Прощание с ангелами - [32]
«Фалькенхайн, «Christus Rex», 10.10.34.
Почему я так одинок среди множества однокашников? Уважать учителей не могу, а однокашники вызывают у меня чуть ли не отвращение.
Как мне найти путь к ближнему своему?
1.11.34.
Сегодня мне сказали, что я по натуре своей пессимист.
Я все подвергаю насмешке. Пожалуй, рано или поздно я обращусь в человеконенавистника.
Возможность пробуждать в людях ненависть и платить им той же монетой приятно волнует меня.
«Christus Rex», 29.12.34.
Все существо мое алчет истины.
Ecce homo. Что есть человек? К чему он стремится, гонимый нетерпением?»
Покуда Макс мчался по автостраде — ему вдруг припала охота обогнать все идущие впереди машины, — покуда он мчался, его не оставляла мысль, что человек, призванный стоять ближе других к богу, все дальше и дальше от бога уходит, что этот человек охотнее несет смерть, чем жизнь, проявляет больше ненависти, чем любви, больше недомыслия, чем понимания. После визита Рут Макса неотступно терзал вопрос, почему же он в самом деле отклонил ее просьбу. Сперва он объяснял для себя свой отказ необходимостью повиноваться епископу. Но епископ отнюдь не приказывал ему уклоняться. О, епископ — отменный дипломат, он куда изворотливее Макса. Его преосвященство всего лишь просил держаться выжидательно, пока предстоящий Ватиканский собор не выскажется по богословским и светским вопросам.
«Вам угодно, ваше преосвященство, чтобы я выступил с опровержением?»
«Вы придаете этой истории слишком большое значение. Сегодня в политических кругах делается так много опровержений, что ни один здравомыслящий человек уже не может ими довольствоваться. Опровержения, дорогой профессор, стали неотъемлемой принадлежностью дипломатии. А кстати, я нахожу лекцию, прочитанную вами в Халленбахском университете Мартина Лютера, великолепной, безупречной по развитию мысли. Но несколько преждевременной и, прошу прощения, неуместной при нынешних разногласиях между Востоком и Западом».
Макс прекрасно понял мысль, так и не высказанную епископом: приглашение посетить Халленбах и прочесть лекцию в тамошнем университете было не чем иным, как тактическим маневром, хитрой ловушкой. И чем больше он над этим размышлял, тем больше был склонен признать правоту епископа. Возможность постичь все свершающееся в этом мире после объяснения с епископом представлялась еще менее реальной, чем прежде. Возникло желание впредь ничего не решать самолично, только повиноваться, что значительно упростит жизнь. Но, доведя нить своих рассуждений до этой точки, Макс должен был признать, что отнюдь не из обязанности повиноваться отнял он у Рут последнюю надежду, а исключительно из боязни снова привлечь к себе внимание. Христианское и человеческое все более тяготеют к расколу. Максу представилось, будто над всем человечеством нависла угроза, метафизическая, доступная в ее конкретных проявлениях не пониманию, а лишь восприятию. И эта угроза наглядно вставала перед ним на примере собственного народа. В Халленбахе, встретив Герберта, он вдруг с ужасом заключил, что после первых часов радостного свидания им нечего сказать друг другу, они даже не знают толком, о чем разговаривать. Ему стало ясно, что его желание удержать от распада семью будет сентиментальным донкихотством, покуда не отыщется объединяющее начало, общая позиция, та самая, с которой бог и мир предстают взаимосвязанными, которая позволяет избегнуть раскола, грозящего отторгнуть человеческое от христианского.
В Лоенхаген он добрался под вечер, когда, к его радости, основная волна транспорта уже схлынула, ибо он прескверно ориентировался в чужих местах, а потому вечно останавливался и спрашивал дорогу.
Он решил сперва заехать в клинику, к Ханне. Он всякий раз начинал с этого свой визит в Лоенхаген. Ханна имела право первой увидеть его. Вот кто неизменно стоит поодаль — поодаль от жизни, и так было еще до аварии. Это добавочное несчастье явилось лишь беспощадным следствием ее предшествующей жизни.
Макс снова и снова задавал себе вопрос, можно ли было этому воспрепятствовать? Уготовил ли бог такую судьбу для девочки или виновные благополучно укрылись за якобы мудрым велением божьим?
Тяжелый запах мочи ударил в нос Максу, когда он переступил порог больничной палаты. За что бедный ребенок обречен на такие муки, чьи грехи он искупает? Макс улыбнулся Ханне, та безучастно лежала в своей постели, обратив лицо к дверям. Нельзя было понять, узнает она гостя или нет. Она никак не реагировала на его приход. И лишь когда он подсел к ней на кровать, все еще силясь улыбаться, она слабо улыбнулась в ответ.
— Сестра говорит, тебе лучше.
Он взял ее руку, погладил, ощутив неестественную сухость шелушащейся кожи. Девочка все еще улыбалась.
— Не надо врать, дядя Макс.
И он устыдился, не зная, что отвечать, только гладил и гладил ее руку. Ханна пыталась повернуться на бок. Усилие оказалось чрезмерным, он понял это по ее затрудненному дыханию.
— Правда, здесь скверно пахнет?
— Что ты вбила себе в голову? Здесь пахнет, как в любой больнице.
Вдруг она расплакалась, судорожные рыдания сдавили ей горло. Макс напрасно пытался ее успокоить. Задыхаясь, Ханна открыла рот, и он увидел ее обложенный, грязно-белый язык.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.