Прощание с ангелами - [30]

— София — город редкостной красоты, — сказал он Степанову, встретившему его в аэропорту.

У Герберта была назначена на семь часов встреча со Степановым — приставленным к немецкой делегации инспектором министерства. Они вместе поужинают и попутно разработают программу ближайших дней. Уже от дверей номера он еще раз глянул на себя в зеркало и спустился в ресторан.

Степанов и Гермер сидели за столиком у окна, перед ними стояли две бутылки мавруда, одна — уже пустая, другая — наполовину, и тарелка с остатками кебабчаты. По скатерти были рассыпаны хлебные крошки.

Гермер вытянул над столом свою маленькую птичью головку, и казалось, вот-вот клюнет Степанова. Они спорили уже два часа, причем Гермер так и не добрался до своей комнаты только потому, что ему вздумалось покритиковать: «На удивление мало грамматики». И сказал-то, лишь бы что-нибудь сказать по поводу рукописи, которую подсунул ему Степанов. «На удивление мало грамматики». — «В этом как раз и состоит мой метод». — «Само собой, но…» — «Да, да, я знаю…» — И вот они сидят за столом.

«На удивление мало грамматики».

Герберт прошел мимо столиков, Степанов, весь красный, с каплями пота на лбу и над верхней губой, ринулся ему навстречу, раскрыв объятия.

— Добрый вечер, товарищ Марула, добрый вечер. Как вам понравился ваш номер?

Номер ему понравился — кресла, ванна, выложенная черной плиткой, из окна вид на универсальный магазин и минарет мечети.

— Экстра, — сказал он, и Степанов придвинул ему стул:

— О, вы уже свободно говорите по-болгарски.

Они засмеялись — и Гермер, которому Герберт кивнул, тоже засмеялся.

Степанов через стол подтолкнул рюмку к Герберту и наполнил ее до половины.

— С лимонадом или без? — В ожидании ответа он задержал бутылку над рюмкой.

— С водой, — ответил Герберт.

В глубине души он надеялся застать Степанова одного, но лишь теперь, когда они сидели втроем, осознал это. Он собирался поговорить со Степановым не только о программе их пребывания здесь, но еще и о другом деле, которое в данную минуту было для него, Герберта, важней, как его ни называй, личным или служебным. Обсуждение программы он мог бы отложить и до завтра, он использовал его просто как предлог для того, другого разговора.

«Вы не родня Томасу Маруле?»

«Он мой брат».

«Томас завтра утром будет у нас в министерстве. Заедет попрощаться».

Эта новость, преподнесенная Степановым по дороге с аэродрома — шофер уже отгонял машину на стоянку перед отелем, — приятно изумила Герберта, но одновременно пробудила в нем чувство, которое он затруднился бы определить — то ли подавленность, то ли сознание вины, словом, что-то, с чем он и по сей день не справился.

— Товарищ Марула, какого ты мнения об интуитивном методе? — спросил Гермер.

Герберт стоял за осязаемое, наглядное. Интуитивное таит в себе слишком много неожиданностей. Впрочем, сейчас он предпочел умолчать о своих взглядах. Он поднял рюмку и, обратившись с мимолетной улыбкой сперва к Гермеру, потом к Степанову, сказал:

— Если интуитивное можно попробовать на вкус, как, например, это вино, я всей душой «за».

Но Гермер не удовлетворился отговоркой. Он снова начал что-то втолковывать Степанову и даже повысил голос до крика, чтобы перекричать джаз и солистку.

— Если иностранец изучает немецкий язык в немецкой языковой среде, я не могу отказать интуитивному методу в известных достоинствах.

— У меня тоже есть некоторый опыт, — защищался Степанов. — А ваше преподавание, — это уже адресовалось исключительно Герберту, — ваше преподавание — чистая теория без плоти. Спрягать ученики могут, склонять тоже, а вот разговаривать… Вы уж извините.

Герберт не знал, что тут надо извинять. Как раз этот вопрос и обсуждался на последнем заседании совета в дискуссионном порядке: задачи преподавания языков в эпоху технической революции. Тут-то и было выдвинуто предложение назначить на вакантную должность директора языковой спецшколы имени Гердера Томаса Марулу, который имеет опыт работы за границей.

«Твое мнение, товарищ Марула?»

«Меня не спрашивайте. Томас — мой брат».

«Такая объективность делает тебе честь, но Томас не виноват, что он твой родственник».

Проявил ли он тогда объективность или просто уклонился? И почему он не хотел, чтобы Томаса назначили директором гердеровской школы? По личным мотивам или по общественным? Из-за того, что в гердеровской школе работает Рут или из-за сомнений в политической зрелости Томаса?

Кельнер принес минеральную воду и флажок. Герберт глянул сперва на флажок, потом на Степанова, и последний, тоже заметив, что на черно-красно-золотом поле нет эмблемы ГДР, зашипел что-то в ухо кельнеру, потом смущенно улыбнулся Герберту и наконец Гермеру.

Но Гермер, кажется, вообще ничего не заметил.

— Когда вы утверждаете, — горячился он и, отломив кусок булки, запихал его в рот (нервничая, он всегда жевал), — когда вы утверждаете, что излишняя грамматизация убивает разговорную практику, я с вами не спорю, но…

В эту минуту Герберт был признателен Гермеру за его профессиональную одержимость, помогавшую избегнуть неловкости. Правда, со стороны смешно было глядеть на птичью головку Гермера, которая так и норовила клюнуть Степанова, хотя Степанов либо вовсе не слышал, что кричит ему Гермер, либо слышал, но не хотел отвечать, поскольку изучал меню.