Прощание с ангелами - [118]
«Орден за заслуги тебе обеспечен».
«Не мели вздор».
Относя журнал на контрольный пункт, Франц твердо решил так, между прочим, заговорить с Берри.
«Третий работает. А у вас как дела? Ты чего так скривился?»
Но из всего задуманного он сказал лишь: «Третий работает» — и передал журнал не Берри, а старику со следами ожогов на лице, старик же только спросил:
«Вы поглядели, как там снизу, не подтекает? Прошлый раз пятый котел потек. Черт знает что».
«Не подтекает».
Они с Берри даже не глянули друг на друга.
Франц стоял перед щитом котла. Первый раз он должен был сам управлять установкой. Это совсем не то, что быть рядом да гонять туда-сюда, как мальчик на побегушках.
«Погляди, котел не подтекает?»
Вниз по лестнице, вверх по лестнице.
«Не подтекает».
«Пусть слесарь его закроет».
Вниз по лестнице, вверх по лестнице.
«Слесарь сейчас будет».
«Политехническое обучение доказывает превосходство нашей системы образования над западногерманской. Школа и завод выступают рука об руку в системе образования».
А Франц думал: социализм победит. Они воображают, будто они и есть пуп земли. Посмотри, не подтекает ли котел. Сгоняй-ка.
И все же новое, непривычное, бросавшееся здесь в глаза на каждом шагу было сильней, чем ирония, за которой он пытался укрыться.
Он должен был включить котел, и его напарница, тоже ученица, как она ему сказала, не отходила ни на шаг, пока не выслушала от него порядок действий.
— Открыть главный вентиль.
— Сделано.
— Вентиль для исходной воды.
— Сделано.
— Нижний вентиль приемника для исходной.
— Сделано.
Время у них теперь есть, десять минут, если все хорошо, час — если все плохо.
Получилось плохо, с ума сойти, до чего плохо. Шестой котел вечно барахлил, хотя о нем уже не раз докладывали. Даже на производственном собрании эта работница говорила про шестой.
«Вы все треплетесь насчет рационализации, а возле шестого приходится загорать целый год, пока исходная смесь пройдет через трубы. Не верите — спросите мальчика».
И вдруг неожиданно для себя он оказался в самой гуще спора, где поначалу было только трое участников: он и эта женщина на одной стороне, мастер — на другой, но постепенно втянулись другие, цеховые инженеры, главный инженер, директор — доктор наук, лауреат Государственной премии, и спор шел с полным забвением чинов и званий. Только после собрания он сумел по достоинству оценить эту манеру разговаривать без оглядки на личность, без какого бы то ни было трепета перед начальством. И чем больше он об этом думал, тем больше восторгался. Он как бы постиг пафос перестройки мира.
«Вот это у вас действительно новое, вот это настоящее чудо».
Так он сказал Берри по дороге домой и хотел подробно развить свою мысль. Но Берри, казалось, ничего не понял.
«Ну и что? А как же иначе?»
За минувшие месяцы, когда он каждую неделю ходил в полимерный цех, в нем произошли какие-то перемены. Поначалу он их не осознавал, но они напоминали о себе — нетерпеливым ожиданием этого дня и радостью при виде своей толстушки напарницы, которая уже с утра пораньше сосала карамельки. Он находил ее даже оригинальной, вот только брюки она, конечно, носит зря.
«Снова к нам?»
«Как видите, коллега».
Таков был привычный ритуал встреч.
Но привык он не только к этой женщине, все стало для него здесь родным — и полимерный цех, и контрольно-измерительный пункт, и перерыв на завтрак, и обед в комбинатской столовой. Тот, кто может сообщить: «Третий работает», тот уже что-то совершил сам. Котлы и вентили перестали быть чужими, ожили.
— Почему ты не надеваешь защитные очки, когда закладываешь активатор?
Забыл. А перекись серы только и ждет случая взорваться, при двадцати градусах уже готово — летит в воздух. Проверить давление. Контактный термометр. Испробовать нижний вентиль. Установить смеситель. Открыть аварийный вентиль.
«Шестой пошел».
Правда, на сорок пять минут позже, чем предусмотрено графиком, но пошел.
Франц снова отправился на контрольно-измерительный, зажав журнал под мышкой. В душе у него жила неведомая доселе радость. Он сам, своими руками чего-то достиг, это мелочь. Мелочь мелочью, но все же ему казалось, будто среди грохота вращающихся смесителей он различает грохот своего, шестого. Смешно, маловероятно, а различает.
— Шестой пошел.
На сей раз он обращался не к диспетчеру, а к Берри. «Берри, дружище, давай забудем все, что было. Шестой пошел».
«А дальше что?»
Да, конечно, ничего особенного тут нет, пошел и пошел.
— А вы посмотрели, как там снизу, не подтекает? Прошлый раз пятый котел потек. Черт знает что.
— Не подтекает.
Берри нашел искомое выражение: разрубить гордиев узел.
«Не будь я Александром, я хотел бы стать Диогеном».
Громкие слова, бьющие на эффект. Вам, разумеется, известно, что сказал великий Александр тому пачкуну в бочке? Но история с гордиевым узлом производит впечатление.
«Не возводи маленькие проблемки в ранг больших. Ты ведь мужчина».
Отец и не подозревает, что разговаривает отнюдь не с мужчиной. Тогда, на побережье, ему следовало довести дело до конца. Но вместо того, чтобы попросту стиснуть Ирес в объятиях, он, дурак, сказал: «Сделай так еще раз». Она и сделала, поцеловала его, а сама на другой день не позволила до себя дотронуться. Опоздали, почтеннейший, поезд ушел. Не надо было теряться в нужный момент.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.