Прощание с ангелами - [117]
«А у тебя с Ирес серьезные отношения?»
Что прикажете отвечать на этот вопрос? Всякие отношения можно подразделить на две основные группы: а) серьезные отношения, б) легкие и веселые. Но поскольку диалектический материализм учит нас, что все течет и все изменяется и что количество переходит в качество, граница между отношениями первого и второго рода не поддается четкому определению и не может быть вычерчена точечным самописцем, подобно прямой линии, отражающей постоянное давление полимерного котла.
«Я имею в виду, насколько у вас серьезные отношения? Ты ведь мне никогда ничего не рассказывал».
«А чего рассказывать, раз это не имеет касательства к интенсивному и экстенсивному развитию?»
Можно, разумеется, взглянуть на дело и так: если бы он интенсивнее развивал отношения с Ирес, ничего бы не случилось. А что случилось-то? У него есть только подозрения. Но почему он не осмелится спросить? У Ирес не спрашивает, а у Франца и подавно. И почему на собрании СНМ, когда Ирес хотели пропесочить за побег с уроков, он снял этот вопрос как несущественный.
«Чем вы, то есть ты и Франц, занимались все это время?»
«Не относится к делу. Она не обязана давать нам отчет».
Да, это касалось только его, Берри, это не касалось ребят. Это была область личных отношений, по формулировке отца.
«Какие же у вас отношения?»
«Довольно близкие».
«А у Франца с Ирес?»
«По-моему, тоже близкие».
«Не могут же у вас обоих быть с ней близкие отношения».
Мысль не новая. Он это и сам знает.
«Тебе надо для начала добиться ясности, и чем скорей, тем лучше».
«Сам знаю».
«А почему не добиваешься?»
«Будет сделано».
Он ответил отцу точно так же, как и тот на его вопрос о картине.
Но никто из обоих до сих пор ничего не сделал.
«Поговори сперва с ним, потом с ней. Или лучше наоборот — сперва с ней, потом с ним».
Отец дает советы, как дельфийский оракул. А что тут еще посоветуешь? Может, окружному стоит завести компьютер — выбор оптимального варианта, наиболее эффективной линии поведения при любовных неудачах, а не то создать отдел по вопросам любви и поставить во главе дипломированного психолога: «С кем надлежит поговорить в первую очередь, с ней или с ним, с ним или с ней? Таков вопрос, друзья мои».
У него сложилось впечатление, что отец воспринял случившееся без должной серьезности, и больше интересовался самим Францем.
«Как он здесь прижился?»
«Трудно сказать».
«Ты как будто с ним дружен?»
«Я и сам так думал».
«Как ты считаешь, он останется здесь?»
Пожалуй, лучше всего, если Франц уедет в свой Лоенхаген. Это сразу разрешит все вопросы.
«Мы с ним об этом не разговаривали».
«Но ведь надо же найти какое-то решение».
Про какое решение говорит отец — относительно Франца, Ирес, его самого? Э, не все ли равно про какое.
— А скажи-ка мне, что такое показатель «ph»?
Диспетчер явно хочет подловить его.
— Показатель «ph» — это негативный декадный логарифм концентрации водородных ионов.
«Со мной эти штучки не пройдут, я же тебе говорил. Даже если я потом схвачу пару у Мейснера».
Все вдруг переменилось для Франца. Солнце стало другим, река стала другой. Новый мир, который он открыл, открыв себя самого. И счастье было больше, чем счастье, и горе больше, чем горе. Все зависит от точки зрения, иногда сильнее воспринимается одно, иногда — другое. Он чувствовал себя виноватым по отношению к Берри и, однако, был счастлив, немыслимо счастлив. Он и в школу теперь ходил только затем, чтобы во время уроков глядеть на Ирес.
«Франц, когда ты так смотришь на меня, я не могу слушать».
«Ну и не слушай».
Ирес пересела даже на другую парту, в другой ряд, позади Франца. Но его это ничуть не обескуражило. Можно усесться боком, облокотиться о соседнюю парту и глядеть назад.
Все его мысли, его чувства вращались вокруг одного центра — Ирес. Больше в мире ничего не осталось.
«Учителя уже стали замечать».
Пусть замечают.
Но ему казалось, что она чего-то боится, порой умышленно избегает встреч, попросилась к центрифугам, как только его направили в полимерный цех. Правда, к Берри на контрольно-измерительный она тоже не пошла, и это его успокоило.
Между ним и Берри пролегла трещина. Отрицать нельзя. Это огорчало Франца, но он надеялся, что все снова наладится, когда Берри простит ему потерю Ирес. Раньше Франц даже не представлял себе, что можно полюбить какую бы то ни было девушку с такой силой, чтобы ради нее пожертвовать дружбой. Он этого не хотел, все случилось помимо его воли, но, раз уж случилось, он не признавал за Берри права требовать, чтобы он, Франц, отступился.
И по мере того, как он оправдывал свой поступок, притуплялась острота возмущения поступками матери, Томаса, Рут, Он стал мягче, стал терпимее, ибо это давало ему возможность проявлять терпимость и по отношению к самому себе.
Берри — он не мог этого не видеть — сидел рядом усталый, с воспаленными глазами, безуспешно пытаясь изобразить полнейшее равнодушие. Дел у него было выше головы — писать отчеты, присутствовать на комитете, проводить политинформации. Такую гору работы, как за последние дни, он раньше не сумел бы провернуть и в месяц. С Францем Берри почти не разговаривал: на уроке не хотел, чтоб ему мешали, а на перемене пулей выскакивал из класса и возвращался лишь со вторым звонком, чуть ли не вместе с учителем.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.