Прощание с ангелами - [115]
«Десять лет совместной жизни, разве они ничего на значат?»
«Не знаю. Я вообще ничего больше не знаю. И не требуй от меня сейчас логических доводов».
«А ты все хорошо обдумала? Разрушить что-то еще не значит снять проблему».
«Я не разрушала наш брак. Почему ты меня обвиняешь?»
Рут снова вернулась в кабинет, села на диван. Она была готова к объяснению.
Но Герберт ничего не сказал, хотя Рут явно видела, что его задел за живое ее поход в театр. Он сидел за письменным столом, склонясь над книгами, и непрерывно вытирал носовым платком лоб и шею. В последнее время у него появилось странное недомогание — сев заниматься, он тут же начинал потеть. Так что потом, встав из-за стола, менял белье.
Зря она, должно быть, уговаривала его поступить на заочное отделение Берлинского университета. Она сразу поняла, что это ему не по плечу, а он по странному заблуждению воспринял это как пробу сил, как средство самоутверждения.
«Лишь бы энергии хватило».
Именно в этом Рут очень и очень сомневалась. Да и начать ему следовало раньше, не теперь, когда перед каждым встал вопрос о квалификации. Ей казалось, что он достиг того рубежа, за которым с него будут требовать больше, чем он в состоянии дать.
«Изучить можно все на свете, лишь бы энергии хватило».
Как бы все сложилось — столько лет спустя ответить на этот вопрос было невозможно, и все же он занимал Рут, пока она сидела на диване и наблюдала за Гербертом, — как бы все сложилось, если бы Герберта по окончании краткосрочных учительских курсов не назначили директором сельской школы, а послали на педагогический факультет изучать химию или физику вместо теперешней философии и эстетики, да и то заочно? Как бы все сложилось, если бы отец увез ее с собой в Западную Германию? Как бы все сложилось, если бы у Томаса много лет назад хватило храбрости признаться: «Я завалил выпускные экзамены, я обманул тебя». Как бы, как бы — бессмысленная игра в сослагательное наклонение.
«Изучить можно все на свете».
«А любовь? Ее тоже можно изучить?»
«Откуда ты взяла, что будешь счастливее? Ты ведь и со мной когда-то была счастлива».
«Да, пожалуй. Знаешь, о чем спросил меня Томас, когда мы с ним танцевали в день свадьбы? Ты счастлива? Я не ответила. И до сих пор он преследует меня своим вопросом».
«Ступай к Томасу. А я буду спрашивать тебя точно так же, как спрашивал он. Уверен, ты и мне не сможешь ответить. Да и найдется ли на земле человек, который смог бы ответить на этот вопрос не в поверхностном, а в самом глубоком понимании слова? Нас вечно увлекает недостигнутое, а порой мы опьяняемся сладкой ложью. И лишь в конце жизни человек может сказать, был ли он счастлив. Каждый брак ежедневно либо заключается, либо расторгается. Каждый новый брак когда-нибудь будет старым».
Ее удручало, что он не сказал ничего в этом роде, что он не устроил сцены. Тут на нее нашел хозяйственный стих, она принесла Герберту кофе, печенье.
— Уже поздно, ты спать не собираешься? — спросила она.
— Я не могу сейчас спать, — ответил он. — Я должен это добить.
Ее восхищала в Герберте его беспощадная борьба с самим собой. Никогда он себя не щадил, никогда не сдавался без боя. Ей захотелось сказать ему что-нибудь ласковое. Наклонясь, она прижалась щекой к его затылку.
У Берри не оставалось больше никаких сомнений: что-то не в порядке. В уравнение между ним, Ирес и Францем закралась ошибка. Конечно, он мог бы его решить, если бы нашел, чему равен икс. Что было у Франца с Ирес, когда они оба сбежали с уроков? Ирес потом выглядела очень смущенной и, когда он начал ее выспрашивать, не нашлась, что ответить.
«Ничего не было, просто я уговаривала его вернуться в школу».
«Четыре часа подряд?»
«Быстрей не получилось».
«Если он намерен встрять между тобой и мной…»
«Что тогда?»
Он и сам не знал, что тогда будет, знал только, что будет непременно. Пусть Франц не воображает, будто ему все дозволено. Сперва представление на уроке у Виссендорфа, а потом удар кинжалом в спину друга.
Сегодня у них были занятия на химкомбинате в опасных цехах. Изготовление ПХВ — полихлорвинила. С полчаса назад Франц притащил журнал на контрольно-измерительный пункт. «Третий работает». — «Порядок». И тогда он пошел к щиту шестого котла. Снова между ними почти вражда, снова возврат к прежнему: «Красный комиссар опекает буржуазные элементы». — «Обалдуй, думаешь, мне больше делать нечего?»
— Какое давление в третьем котле?
— Постоянное.
Шум работающих мешалок в полимерном цехе проникал даже сюда.
— Что ты делаешь, когда полимер в котле готов?
— Открываю вентиль.
— А потом что?
— Полимер под давлением поступает в фильтры.
— А потом?
— Там он под вакуумом обезвоживается.
Теперь у Берри не было ни секунды покоя. Должно быть, кто-то шепнул на ушко диспетчеру, к которому его приставили, что он сын первого секретаря. Как будто Берри в этом виноват! А может, ему не следовало высовываться, когда директор спросил их, делают ли они успехи и научились ли чему-нибудь.
«Покамест не больно-то научились, по правде сказать, вообще ничему. Разве что считать мешки, да еще бегать за слесарем, но это мы умели и без политехнического обучения».
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.