Прощание с ангелами - [107]

Томас не счел даже нужным пронаблюдать действие своих слов, он только оглянулся, уходя, на Рут, и во взгляде его сквозила насмешка. «Ну, довольна?»

Томас отвел Рут к столику. Он взял ее под руку, слегка притянул к себе, и Рут прижалась к нему плечом.

5

Странная была ночь, низкое небо льнуло к городским крышам. Месяц, круглый, большой, белый, перечеркнутый обрывками облака, стоял над крышей одного дома. Отец Берри предложил вызвать по телефону такси, чтобы Францу не идти домой пешком, но Франц отказался. Он любил по ночам бродить в одиночку; ему казалось, будто в нем рождается неведомое доселе чувство, объемлющее землю и людей. Ах, если бы бродить так по небу, если б стать месяцем, думал Франц. А минуту спустя смеялся и думал: чушь какая.

На пустынной улице слышались только его шаги. Будь его воля, они бы до петухов сидели и спорили — он, Берри и отец Берри. «Никто не может уклониться от вопроса о существовании бога, даже марксисты и те не могут». Он уже не помнил, с чего заговорил об этом за ужином — его пригласили остаться и поужинать. Но ему было интересно узнать, что думает отец Берри.

Вообще перед Фоксом он испытывал некоторую робость и не мог ее скрыть. Потому что не верил, чтобы Фокс всегда и всюду был таким, как при нем. Ну, добродушие и приветливость у Фокса есть, ничего не скажешь. Но хотелось думать, что Фокс существует в двух ипостасях: о одной стороны, как отец Берри, с другой — как первый человек в округе. И однако же непринужденный тон превосходства, с каким отец Берри всякий раз отвечал на подобные вопросы, раздражал Франца.

«Мы не боремся с богом. Мы вообще не против бога. Мы просто считаем его заблуждением. И у нас на одну проблему «бог» приходится девяносто девять других. Нас занимают другие вопросы: как помочь человечеству выжить? Как уничтожить войну и голод? Вот разрешим эти проблемы, тогда у нас дойдут руки и до бога».

«Но ведь это же вопрос абсолютной истины».

«У каждой эпохи свои первоочередные нужды и свои истины. Людям хватает собственных забот».

В уверенности Фокса было что-то подкупающее. Теперь Франц знал, откуда черпает свою уверенность Берри. И он не сомневался, что человек, подобный Фоксу, сможет добиться чего захочет.

«Социализм победит, и Виссендорф — знаменосец его».

«Виссендорф — трепло».

Вечером он почти слово в слово повторил Фоксу то, о чем говорил днем с Берри.

«В социалистическом обществе многое, на мой взгляд, должно быть по-другому».

«Например?»

«Например, люди. Они кажутся мне здесь такими же мелкими, как у нас».

«А ты сам каким себе кажешься?»

«И я не лучше. Я вообще не верю, что человек может стать много лучше».

«Отсюда вывод: зачем тогда огород городить? Зачем нужен социализм? Так ведь?»

«Пожалуй».

«Существуют две крайние точки зрения на социалистическое общество. Согласно одной, человек, индивидуум, поглощается массой. Коммунизм как полнейшее растворение человеческой личности. Эта точка зрения настолько глупа и так часто опровергалась, что мы не намерены впредь ею заниматься. В ней воплощена замешанная на ненависти идеология наших врагов. Согласно другой точке зрения, коммунизм — это рай на земле. Тут традиционные религиозные представления просто-напросто заменяются модернизованными и более земными. Вот с этой точкой зрения справиться потрудней. Ибо в ней воплотились чаяния и надежды людей, терзаемых и угнетаемых в ходе тысячелетий, их безудержные фантазии. И люди порой не способны без глубоких внутренних потрясений распрощаться со своими ангелами. Сдается мне, ты просто-напросто берешь свои несбывшиеся надежды из своего мира в Лоенхагене и возлагаешь их на нас. И поскольку они продолжают оставаться несбывшимися, ты приходишь к ложному умозаключению, будто мир никуда не годится ни там, ни тут. Единственно постоянной величиной ты считаешь самого себя. А мне кажется, что именно ее следует изменить, чтобы ты мог иными глазами взглянуть на окружающую тебя жизнь».

Да, Виссендорф Фоксу и в подметки не годится. Примерно таким Франц представлял себе и Вестфаля. Того, кого он тщетно искал, но так и не встретил.

Лишь теперь Франц заметил, что впереди идут двое — мужчина и женщина. Вышли, должно быть, из какого-нибудь переулка. Они шли, прижавшись друг к другу, не обнимались, но их руки сплелись. Франц не любил наблюдать за такими парочками. И за их нежностями. Он хотел прибавить шагу и пройти мимо. Но тут узнал обоих, испугался, подумал, что этого не может быть.

«А ты ждал другого, служка?»

«Твой дядя разговаривает так человечно».

«Рут, расскажи мне про твоего отца».

Нет, он не ошибся. Перед ним шли Рут и Томас. Он наблюдал игру их рук. И, глядя на эти руки, он вдруг заново увидел все, на что раньше не обращал внимания: посещения Рут, «должен же кто-то заботиться о двух одиноких мужчинах», разговоры между ней и Томасом в коридорах школы, хорошее, озорное даже настроение Томаса в последнее время. Боже мой, подумал Франц, какая мерзость всюду, куда не пойдешь. Он остановился, глядел вслед удаляющейся парочке, пока ее не поглотила тьма. Он прислонился к фонарю, заливавшему его своим светом, и снова ему пришла в голову прежняя мысль: вот стать бы месяцем или фонарем. Но тут же он громко рассмеялся, вспомнил Фокса и слова о прощании с ангелами. Все мы нисходим в ад, подумалось ему.