Прощание с ангелами - [104]
— Ты угадал, очень важные, — сказал Герберт и, пожав Томасу руку, обнял его за плечи.
Друзья, братья, товарищи. Томас не мог понять, уверенность это или неведение? Он предпочел бы, чтобы Герберт сорвался, чтобы он начал орать прямо на лестнице. Братское дружелюбие Герберта пугало его, выбивало почву из-под ног.
— Франц дома? — спросил Герберт, когда они уже сидели в комнате.
— Нет, после уроков он чаще всего бывает у Бернарда Фокса. Они вместе занимаются.
— На редкость удачная дружба для Франца, — сказал Герберт, потом взял с колен портфель, переложил его на стол, снова убрал со стола и поставил на пол, возле своего стула.
Томас наблюдая брата. Герберт казался каким-то затравленным, явно нервничал. Веки у него изредка подергивались.
— Если говорить по правде, — продолжал Герберт, — я не ожидал, что Франц так долго здесь высидит. У такого парня не сразу поймешь, где прихоть, а где серьезное намерение. Он рассказал тебе наконец, почему приехал сюда?
— Нет. О некоторых вещах он вообще не желает говорить. А из писем Анны и Макса тоже много не вычитаешь. Но я терпеть не могу навязываться кому бы то ни было.
Все это Томас проговорил торопливо, чересчур даже торопливо, явно обрадованный, что нашлась тема, о которой он может говорить с Гербертом, не кривя душой.
— Вообще-то, — добавил он, чтобы избежать молчания, — вообще-то Франц надеялся встретить здесь Вестфаля. Для него Вестфаль и есть живое воплощение понятия «коммунист». Он переоценивает действительность, вот что меня в нем пугает.
— Мечта и ее воплощение — это поле напряжения для всех нас, — сказал Герберт, и Томасу почудился в его словах скрытый намек. — Я думаю, даже у самого прозаичного человека живет в глубине души хотя бы слабая искра мечты.
Томас очень удивился, услышав подобные слова из уст Герберта. Да и сама манера говорить показалась ему новой. Брат явно находился в кротком, сентиментальном настроении.
— Я вот зачем пришел…
Это сказал прежний Герберт, тот, которого он знал, к которому привык за минувшие годы, тот, который умел одной фразой четко отделить служебное от личного.
— Я вот зачем пришел: я считаю, нам следует организовать экспериментальный комбинированный поток с целым рядом спецклассов.
Герберт заметил удивление брата.
— Ты что, успел переменить мнение? — спросил он.
— Если по совести, — ответил Томас, — я после разговора с тобой утратил часть своей веры. Я уже перестал различать, где право и где лево.
«Ох, только не вздумай, как встарь, изображать бедного непризнанного Томаса. Я и сам не всегда понимаю, где право и где лево».
«Откуда ты вообще черпаешь свои мнения?»
— У тебя уже есть какие-нибудь конкретные предложения? — спросил Герберт.
И тут Томас забыл обо всем на свете. Он подошел к письменному столу, извлек оттуда папку, придвинул свой стул к Герберту и показал ему расписание, составленное с учетом потока «К». Он разработал несколько вариантов на пяти больших листах бумаги, всякий раз соответственно меняя расписания для всех остальных потоков.
— Гляди-ка, ты уже разработал все до последней мелочи.
— Я и к тебе тогда приходил с этими разработками.
Герберт не ответил на упрек.
— Я даю тебе официальное задание заняться этим вопросом и сделать необходимые приготовления к следующему учебному году, — сказал он. — Будем экспериментировать на базе девятого класса.
Шел уже пятый час. Герберту пора было возвращаться.
— Итак, все ясно, — сказал он, поднимаясь.
— Конечно, — ответил Томас. Он проводил Герберта до машины. Прежде чем сесть, Герберт еще раз обернулся к Томасу.
— Я думаю, — сказал он, и Томас снова отметил про себя непривычную мягкость в голосе брата, — я думаю, мы порой без нужды усложняем наши отношения.
Уже сидя в машине, Герберт постучал по стеклу и что-то сказал, но Томас не разобрал слов. Он глядел вслед отъезжающей машине и думал: если все останется как есть, кому будет лучше? Ни одному из нас троих это не принесет счастья.
— А любопытно было бы хоть раз статистически установить, сколько товарищей приобретает подобным образом билет до Западного Берлина. Будь спокойна, родина моя.
Франц внимательно разглядывал Берри, а тот, судя по всему, ни о чем не думал, кроме как о синусах и косинусах.
— Никакие они не товарищи.
— Не товарищи до или не товарищи после?
— Мог бы и сам догадаться. Слава богу, не дурак. Ну ладно, решаем дальше. Дано: угол альфа равен тридцати градусам.
После обеда квартира принадлежала им. Они почти всегда были здесь одни. Францу нравилось у Берри. Отец Берри, как правило, возвращался очень поздно, порой и вовсе не ночевал дома. А мать? В третий свой приход, так и не увидев никого из родителей, Франц спросил:
— Она на работе?
— Нет.
— Уехала?
— Нет.
— А где она?
— Умерла.
Франц обругал себя болваном.
«Ну ладно, давай решать».
Это Франц уже успел заметить: если Берри злится или у него вообще неладно на душе, он начинает считать как одержимый или решать самые трудные задачи. Для доктора Хенике он «математик номер один», участник окружной математической олимпиады.
Собственно, на почве математики они и сблизились.
«Я тобой займусь, вроде как шеф».
«Красный комиссар опекает буржуазные элементы».
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.