Прощание с ангелами - [103]

Шрифт
Интервал

— Итак, решено, никаких общих собраний, верно, Томас? Слишком много чести для Ридмана.

Впервые секретарь назвал его Томасом.

— А когда будем об этом говорить в классах?

— Сегодня же. На ближайшей перемене соберем партгруппу, потом ты поставишь в известность учителей. Вот что прежде всего. Да и, кроме этого, нам еще много чего придется делать.

Томаса удивила спокойная уверенность, с какой Арнольд принимал решения, будто старый работник.

Когда он собрался уйти, Томас сказал:

— Ты меня извини. Но твоя линейка мне, ей-богу, действовала на нервы.

— Бывает, бывает, — сказал Арнольд.

Рут хотела уйти вместе с ним, но Томас удержал ее. Он сам затворил дверь за секретарем.

Какое-то мгновение они, немного смущенные, молча стояли друг перед другом.

Потом Томас сказал:

— Все-таки странно. Каждый день видишься с человеком, работаешь вместе и лишь внезапно открываешь его для себя.

В ТЕНИ

1

Герберт прервал работу над составлением проекта и позвонил Томасу. Он с нетерпением ждал, покуда Томас снимет трубку, пуще всего боясь, что брата не окажется дома. Вот уже несколько дней он жил в постоянном нетерпении и тревоге. Началось все с того, что он пошел к доктору Ралову, своему научному руководителю по заочному курсу, и заявил, что не готов к сдаче экзамена.

«Я не настолько усвоил материал, чтобы предстать перед экзаменационной комиссией».

«Предэкзаменационный невроз чистейшей воды. Мы ведь не звери. Мы прекрасно сознаем, какая нагрузка для человека заочное обучение. Словом, без паники».

Пришлось взять себя в руки. Скверно получилось. Сказать следовало так: «Я не могу сосредоточиться, когда занимаюсь самостоятельно. Я не в состоянии хотя бы полчаса удерживать в голове основные тезисы. Сущность искусства и его специфические особенности. Теория познания и социальные основы искусства. Я не справляюсь с материалом, переходя ко второй главе, я успеваю забыть первую». Но он не нашел в себе сил выложить все перед этим человеком, который, будучи моложе его лет на десять, уже защитил кандидатскую и собирается защищать докторскую, он не мог показать себя таким ничтожеством, это было бы унизительно.

«Политическая напряженность текущего момента неизбежно влечет за собой сотни новых задач для меня — по долгу службы. Надеюсь, вы меня понимаете».

«Разумеется, господин Марула, разумеется. Но что нам делать? Ведь освободить вас от экзамена никто не может».

«Конечно, нет. Я просто хотел просить, чтобы его перенесли на более поздний срок».

Томас снял трубку, и Герберт сказал, что хочет к нему зайти поговорить.

— Когда?

— Прямо сейчас, если ты не возражаешь.

— Да, конечно, не возражаю, пожалуйста.

Герберт теперь не мог уделять достаточно времени ни одному делу. Любая неожиданная мысль до такой степени им завладевала, что он бросал все остальные дела и так же неожиданно приступал к ее осуществлению. Он был вечно занят и при этом ухитрялся ничего не делать.

— Если будут искать, — сказал он секретарше, — звоните: двести девяносто один два нуля. Я у директора гердеровской школы.

— На шестнадцать часов записан товарищ Тиме из «Работы с молодежью и домашнего воспитания».

— Я вернусь. В случае чего, пусть подождет.

У него возник вполне определенный план. Можно поставить новый, очень интересный опыт. И ставить его будет Томас. На самого министра произвели впечатление мысли, высказанные на вчерашней конференции. В перерыве он подошел к нему, и они вместе пошли пить кофе.

«Твоя идея создания комбинированного потока и новых спецклассов представляется мне заслуживающей дальнейшего изучения. В вашем сугубо химическом округе слишком заметна тенденция к ранней специализации школьников в области физики, химии, математики. А конкретные наметки у тебя уже есть?»

Тут следовало ответить: «И наметок нет, и сама идея не мной предложена». Но он счел это мелочью. Он совсем не намерен щеголять в чужих перьях, но успеет все объяснить и потом. А пока ведь, по сути, ничего не сделано.

В своем выступлении он лишь вскользь упомянул о возможности создания еще одного потока, «К», причем сразу же высказал свои сомнения и был немало удивлен, что все выступавшие после него непременно поминали предложение заместителя председателя халленбахского совета. Ну ничего, думал Герберт по дороге к Томасу, в свое время я все это улажу. Главное — безотлагательно предпринять первые шаги. И лучше Томаса для этого дела никого не найти.

Просто удивительно, как быстро Томас пошел вперед. Он уже выучился обращать минусы в плюсы. Случай с Ридманом — наглядное тому доказательство. За побег Ридмана Томас да и вся школа удостоились признательности городского руководства, даже у Неймюллера. Докладная Томаса под заголовком «Выводы из одного побега на Запад» была размножена и разослана директорам других школ как образец хорошей работы. Порой Герберту казалось, что Томас только сейчас начал расти, только сейчас разбил скорлупу, сковывавшую его движения.

2

Томас слышал, как подъехала машина. Он вышел встречать Герберта на лестницу.

— Должно быть, у тебя важные причины, иначе ты бы не приехал.

Он пытался взять легкий, непринужденный тон, но не сумел — от смущения. Никуда не денешься, по отношению к Герберту он ведет себя как последний негодяй. Пора решать — так или эдак. Томас был уверен, что уж на сей-то раз не окажется слабейшим, которого можно высмеять — и дело с концом. Сам он покамест не нашел в себе мужества первым прийти к Герберту и думал, что Герберт явился к нему сейчас именно из-за Рут.


Рекомендуем почитать
Найденные ветви

После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.


Дневник инвалида

Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.


Разве это проблема?

Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.


Козлиная песнь

Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.