Прощание с ангелами - [101]
Ирес повернула голову, взглянула на Берри и знаками попросила не таращиться на нее. Она и перед началом уроков просила оставить ее в покое. А сама была рада, что Берри здесь и сидит от нее всего через две парты: с ним она себя не чувствовала такой одинокой, хотя держалась вызывающе и колюче.
Отец ее бил, только когда шел дождь. Он отсиживался с приятелями в конторке на строительстве и пьянствовал. Она не выносила дождь. Если по утрам она видела серое облачное небо, ее охватывало беспокойство и страх. И однако во время летних каникул ей довелось испытать такое… она никому об этом не рассказывала — все равно никто бы не понял, почему она говорит о подобной ерунде. Рано утром она проснулась в палатке на берегу Балтийского моря. Шел дождь, капли барабанили по брезенту размеренно и монотонно… Она еще не успела открыть глаза, как ею овладело какое-то новое, непривычное чувство, в нем смешались грусть, и желание, и надежда, и счастье. Пока остальные девочки спали, она вылезла из палатки под дождь, а дождь поливал ее волосы, тренировочный костюм, кеды. Она впитывала дождь лицом, главами, всем телом, она смеясь бегала по берегу и собирала дождь в ладони.
Вчера отец вернулся домой поздно. Мать ушла в ночную смену.
«Собачья погода! Пиво есть?»
Она нарочно не купила пива. Она знала, что, стоит ему начать, он уже не сможет остановиться. У нее не было другого оружия, только выражение лица да выдержка. Она уже заметила, что своим непротивлением выводит отца из себя, может, он и бить ее перестал бы, замахнись она хоть раз в ответ, но она даже бежать не пыталась и нарочно подставляла ему лицо. Так они мерились силой, и она неизменно выходила победительницей, даже когда отец избивал ее, потому что на другой день он являлся домой без задержки и приносил ей какой-нибудь подарок — чулки или там шарфик, а она отказывалась, но вечером все равно находила сверток у себя на подушке и тут меняла гнев на милость, потому что чулки были без шва, а шарфик — угольно-черного цвета.
— Господа Аденауэр, Штраус, Глобке и иже с ними вынуждены будут примириться с существованием ГДР. По вкусу им это или нет, но ГДР существует.
Ирес пыталась сосредоточиться, но мысли ее скользили мимо того, что говорит Виссендорф. Она не могла устоять против искушения, снова глянула на Берри, увидела, что он сложил вместе большой и указательный пальцы и поднес их к выпяченным губам. Тут она сдалась, послала ему улыбку и снова перевела взгляд с Берри на Виссендорфа. Отец не раз делал неуклюжие намеки насчет ее дружбы с Берри. Она терпеть не могла эти пошлые шуточки. А может, просто стыдилась того, что открыла в себе дождливым утром на берегу Балтийского моря. В то утро она могла бы раздеться донага и броситься в воду — испуг, смятение, счастье переполняли ее. И потом целый день она переходила от грусти к бесшабашному веселью, но и грусть и веселье были лишь проявлениями того непонятного ее состояния, которое чутьем сумел угадать Берри. Целый день он ни на минуту не терял ее из виду, он поддразнивал ее, бросал ей мяч под ноги, нарочно, чтобы она ответила тем же и дала ему повод швырнуть ее на песок и стиснуть обеими руками так, что их тела соприкоснулись. Потом уже, вечером, когда они сидели у воды, подальше от остальных, поставив рядышком транзистор и глядя на темную воду — «бесконечная поверхность, не имеющая предела», по выражению Берри, — она вдруг обхватила его лицо ладонями и поцеловала, а Берри от неожиданности даже не шелохнулся.
«Повтори, пожалуйста».
«У-у, трус».
Она повторила. Засмеялась, но повторила.
«Бесконечная поверхность, не имеющая предела».
И его рука — касательной к ее локтю. А она-то все время думала, что Берри совершенно чужд поэзии, раз он оказался способен подсунуть ей на уроке немецкого языка, когда Мейснер говорил о лирике — «В седло! Я зову сердца внемлю», — такую записку:
«А ты можешь представить себе Мейснера верхом на кобыле?»
Виссендорф ставил вопросы по всему материалу и вызвал Берри, он считал, что на Берри всегда можно положиться. Берри поднялся медленно и смущенно, он даже не расслышал, о чем его спрашивают.
Франц схватил промокашку, где красовался так и оставшийся без ответа вопрос: «Думаешь, пахнет керосином?», торопливо нацарапал: «Отказ прим. силы — прекр. гонки вооруж. — безатомная зона» — и ткнул ее Берри под нос.
— Предложения ГДР, выдвинутые на Московском совещании, касаются следующих пунктов… — начал Берри. Он без труда мог говорить об этом хоть полчаса. В школьном комитете он был ответственным за агитацию и пропаганду.
Но Виссендорф на сей раз не стал слушать, о чем говорит Берри. Быстрыми шагами он достиг второй парты в том ряду, что у окна, и перехватил записку, которую тщетно пытались от него спрятать.
«Кто ответит (ненужное зачеркнуть), где сейчас Ридман?
A. В командировке?
Б. В больнице?
B. В Западном Берлине?»
— Это что за чушь? — возмутился Виссендорф.
Спрошенный встал, покраснел, замялся.
— Не знаю, мне переслали.
— Откуда?
В ответ неопределенный взмах рукой куда-то назад.
— Господин Виссендорф, это же просто шутка, — сказал кто-то.
И тут раздался звонок.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.