Прощальный вздох мавра - [57]

– Я – тот, кого вы искали… – начал Васко, встав в позу, но Аурора оборвала его.

– Стены расписывать, – сказала она довольно бесцеремонно. – Надо в момент подготовить детскую. Можете, нет? Говорите прямо. Платят в этом доме щедро.

Васко был уязвлен, но в деньгах нуждался отчаянно. Помедлив несколько секунд, он воссиял ослепительной улыбкой и осведомился:

– Какие сюжеты вы предпочитаете, мадам?

– Мультфильмы, – сказала она с неопределенным видом. -В кино ходите? Комиксы читаете? Так вот, пусть там будет эта мышь, этот утенок и этот крольчонок – как бишь его зовут? Еще морячок этот с его шпинатной эпопеей [63]. Можно взять кошку, которая никак не поймает мышь, другую кошку, которая никак не поймает птицу, еще одну птицу, которая убегает от койота. Давайте мне каменные глыбы, которые на голову падают, но не убивают, а только сплющивают, давайте бомбы, от которых все лицо сажей покрывается, давайте этот бег по воздуху, длящийся, пока вниз не взглянешь. Еще завязанные узлом ружья и ванны, полные больших золотых монет. Но никаких чтобы мне ангелочков с арфами, никаких этих садов поганых – пусть у моих детей будет такой рай, какого я сама для них хочу.

Самоучка Васко, только приехавший из Гоа, ничего толком не знал про всех этих психованных дятлов и приставучих хоббитов. Однако, не имея ни малейшего представления о том, что от него требовала Аурора, он улыбнулся и отвесил поклон.

– Мадам, кто платит, тот и заказывает музыку. Вы имеете неслыханное ура разговаривать с ведущим и величайшим, не имеющим себе равных во всем Бомбее мастером райских росписей.

– Имеете ура? – недоуменно переспросила Аурора.

– Именно, именно, – сказал Васко. – Противоположность «увы».

x x x

Через пару дней он переехал в «Элефанту»; никаких формальных приглашений он ни разу не получал, но так или иначе задержался там на тридцать два года без малого. Поначалу Аурора относилась к нему как к забавному домашнему зверьку. Забраковав его провинциальную прическу, она настояла на том, чтобы он подстригся по-столичному и перестал стричь усы, и когда они стали длинными и пышными, заставила его вощить их, отчего они сделались похожи на волосяной лук Купидона. Своему портному она заказала для него одежду: шелковые костюмы в крупную полоску и разноцветные ширококрылые галстуки-бабочки, убедившие весь Бомбей в том, что новоиспеченный протеже Ауроры Зогойби – махровый педераст (в действительности он был настоящий бисексуал – пятьдесят на пятьдесят, – в чем многие молодые мужчины и женщины, посещавшие «Элефанту», смогли раньше или позже убедиться лично). Ауроре нравился неуемный голод, с каким он набрасывался на информацию, еду, работу, а превыше всего – на удовольствия; ее подкупала сама та откровенность, с которой он, улыбаясь, как ребенок с коробочек детского питания «бинака», стремился добиться, чего хотел.

– Пусть остается, – заявила она, когда Авраам мягко поинтересовался, не пришло ли ему время собирать вещички. – Мне с ним веселей. К тому же он сказал, что он – мое неслыханное ура; можешь считать его моим талисманом.

Когда он кончил расписывать детскую, она предоставила ему мастерскую с мольбертами, цветными мелками, шезлонгом, кистями, красками. Авраам Зогойби, как попугай-скептик, склонил голову на свое недоуменно поднятое плечо; но возражать не стал. Васко Миранда сохранял за собой эту мастерскую даже в те времена, когда он давно уже был богат и имел агента в Америке и мастерские по всему свету. Он говорил, что здесь его корни, и по прошествии лет не что иное, как принятое Ауророй решение выкорчевать его, заставило Васко зайти за грань… Речения и словечки Васко вошли в семейный лексикон Зогойби. Ина, Минни и Майна все на свете подразделяли на «ура» и «увы», одноклассницы в школе «Уолсингем хаус» были для них либо «урочками», либо «увочками». В «Элефанте» ничего никогда не включалось и не выключалось: телефоны, лампы, радиолы были либо «открыты», либо «закрыты». Были заполнены остававшиеся раньше незамеченными языковые лакуны: раз существуют утвердительно-вопросительные пары туда-куда, тогда-когда, такой-какой, тому-кому, того-кого, следовательно, рассуждал Васко, на каждое там должно быть свое кам, на каждое тех – свое кех, и так далее.

Что касается детской, то он сдержал свое слово. В большой светлой комнате с видом на море он создал то, чему для нас с сестрами навсегда суждено было стать ближайшим из возможных подобий земного (но, к счастью, не садоводческого) рая. При всех его замашках бомбейского шута, этакого вращающего тросточку комического дядюшки, он был прилежным тружеником и в первые же дни после получения заказа изучил предписанную тематику с доскональностью, намного превосходившей требования Ауроры. Первым делом он изобразил на стенах детской множество фальшивых окон – могольско-дворцовых, андалусско-мавританских, мануэлино-портутальских, лепестково-готических, окон больших и малых; в этих окнах, позволявших не то выглянуть наружу, не то заглянуть внутрь сказочного мира, он нарисовал множество легендарных персонажей. Ранний Микки-маус на пароходике, утенок Дональд, сражающийся с живыми часами, дядя Скрудж со значками долларов в глазах. Утята Хью-Дью-Лью. Безумный изобретатель Джайро Джирлуз, собаки Гуфи и Плутон. Вороны, бурундуки, затем еще всякие неразлучные парочки: Гекль и Джекль, Чип и Дейл, Такдалее и Томуподобное. Еще герои «Песенок с приветом»: Даффи, Порки, Багс и Фадд. Чуть выше этой портретной галереи реяли их какофонические восклицания: хаха-хаХАха, кошшмарная кашша, тра-та-та, би-би, что-случилось-Док и ЧПОК. Дальше шли говорящие петухи, Кот в сапогах и летающие Чудесные Собачки в красных пелеринках; за ними – великое множество местных персонажей, ибо он сделал больше, чем просили, добавив джиннов на коврах, разбойников в огромных кувшинах и Синдбада в когтях гигантской птицы. Он изобразил сказочные океаны и магические заклинания, притчи из сборника «Панчатантра» и лампы Аладдина. Важней всего, однако, было понятие, которое он нам внушил посредством этих картинок: понятие о тайном "я".