Прощальный фокус - [23]

У Сабины в памяти замелькали смирительные рубашки, цистерны с водой, цепи, томографы. Только не связывать, не запирать – ни в коем случае.

– У него была клаустрофобия, – сказала Сабина. – Точно. Он не выносил, когда его как-то стесняли. Говорил, что это после того, как в детстве его закрыли в холодильнике.

– Ах, это, – устало сказала миссис Феттерс. – Это тоже было.

Сабина хотела ее расспросить, но тут раздалось: «Сабина Парсифаль!» Миссис Феттерс поднялась со стула.

– Я сейчас вернусь, – сказала Сабина.

– Ну, если уж я поехала, то буду до конца.

– Вам туда со мной нельзя, – возразила Сабина.

– Можно мне с ней? – спросила сестру миссис Феттерс. – Я ее свекровь. Ей только швы наложат.

– Да, конечно, – ответила сестра. В процедурную неотложки впускали всех желающих.

Когда они уселись на стулья в тесной белой комнатушке, Сабина окинула взглядом миссис Феттерс. Седые кудельки, очки в пластмассовой оправе. Мамаша с картинки. Чужой человек.

– Вам совершенно незачем сидеть тут, – сказала Сабина. – Я легко все вытерплю.

Вошла доктор – молодая китаянка в белом халате. Ее черные прямые волосы были убраны в хвост, свисавший до середины спины.

– Так, миссис Парсифаль, вы порезались, – сказала она, разматывая бинты и набирая воду в раковину. Осуждения в ее голосе не было. – Когда это произошло?

Сабина ответила, что час или, может быть, два назад.

Доктор прикоснулась к ране, и боль горячей волной взметнулась от ладони к локтю. Боль эта понравилась Сабине – ясная, честная. Прорезалась – зашьют, подождешь – рана затянется, и швы снимут. Мысль о том, что ей выдалась возможность что-то превозмочь, воодушевила Сабину. Китаянка опустила раненую кисть в теплую воду и промыла рану. Сабина глядела, как руки доктора мелькают, ворочая, точно бледную рыбу, ее руку. Вода стала розовой. Затем рука была извлечена из раковины и высушена салфетками.

– Я сделаю вам укол, – сказала доктор, в доказательство своих слов наполняя шприц, – и когда рука онемеет и потеряет чувствительность, мы наложим швы, хорошо? – Все в процедурной, даже Сабина, были бодры и сосредоточенны, словно забыли, что на дворе ночь.

Встав с места, миссис Феттерс взяла невестку за другую, здоровую руку.

– Сейчас будет самое болючее, – сказала она. – Сожмите мою руку крепче.

Все шло как положено, согласно хорошо отработанной процедуре. Доктор действовала умело, хотя доктором стала всего полгода назад. Казалось, она делает все не спеша, но с ее появления и вплоть до наматывания последнего бинта прошло не более десяти минут. После того как были подписаны все положенные документы и выданы копии, Сабина и миссис Феттерс ступили на резиновый коврик возле выхода, и двери тут же открылись, выпустив их на свободу.

– Спасибо, что поехали со мной, – сказала Сабина уже в машине. Шел второй час ночи, но на улицах было полно народу. В темноте мелькали силуэты пальм.

– Я всегда рада помочь ближнему, да и с вами хотелось еще раз повидаться.

Сабина кивнула, но ничего не сказала в ответ. В машине Фана была автоматическая коробка передач, и ее левая рука праздно лежала на колене ладонью вверх.

– Терпеть не могу, когда швы накладывают. Сколько раз приходилось для этого и самой в больницу ездить, и ребят туда таскать. То и дело надо было кого-то зашивать. – Дот помолчала минуту, словно мысленно листая свой семейный каталог травм: разрыв аппендикса, перелом лучевой кости, бесконечный список страданий плоти. – Помните, что я вам рассказала – о том, как Гай упал на садовые ножницы? – спросила она, словно Сабина могла за какой-то час забыть эту историю.

Сабина, на секунду отвернувшись от дороги, взглянула на свекровь и кивнула. Машин вокруг было немного.

– Это был сущий кошмар, с начала и до конца, и я поедом себя ела, думала, что все я виновата, что это из-за меня у него будет шрам на лице, но я ни секунды не боялась, что он может умереть. Даже в голову такое не приходило.

Так уж всегда бывает – рискнешь выйти за порог, и начинаются разговоры. Куда ни кинешь взгляд, повсюду люди. Лосанджелесцы не спят – и говорят, говорят. Склоняют головы друг к другу на передних сиденьях проносящихся мимо машин и теснятся на тротуарах. Перешептываются и орут издалека. Ну а те, кому сказать нечего, предусмотрительно остаются дома, в постели.

– Мне тоже не верится, что он умер, миссис Феттерс, если вы об этом.

Сабина въехала на круглую площадку перед входом в «Шератон», предназначенную для прибывающих на регистрацию, к числу которых они не принадлежали. Женщины молча сидели в машине.

– Так почему же? – сказала Сабина, поскольку было уже поздно и мучения, причиняемые незаданным вопросом, по силе уже сравнились со страхом его задать. – Почему вы не виделись с сыном целых двадцать семь лет?

– А что он вам говорил?

– Он говорил, что вы умерли.

Миссис Феттерс затихла. Похоже, она держала в уме немало версий того, что мог сказать Парсифаль, но такой среди них не было.

– Ox, – наконец печально вздохнула она. – А правду-то он вам когда сказал?

– Никогда. Правду узнала я от адвоката, который нашел ее в бумагах. А раньше и он ее не знал.

– Господи боже… – пробормотала миссис Феттерс. Она крепко прижала руки к бокам, словно собираясь с духом. – Иными словами, получается, все это время… – Она помолчала, пытаясь собрать в единую картину все, что свалилось на нее в последние дни. – Пойдемте в бар, выпьем. Мне надо выпить.