Прощальный фокус - [22]

Над входом в приемный покой отделения неотложной помощи сияли яркие огни. Автоматические двери распахивались от первого же касания. Неотложка встречала посетителей с распростертыми объятиями. Прямо-таки затягивала внутрь.

Раскрасневшиеся от жара дети дремали на коленях у родителей. Женщина с рукой на перевязи, сделанной из цветастой косынки, смотрела в пустоту прямо перед собой. На каталке в коридоре лежал голый по пояс и прикрытый какой-то тканью мужчина с перебинтованной грудью. В стороне рядом с полицейским сидела женщина со слипшимися от крови волосами и синяком в пол-лица. Люди плакали, потели, спали. Кто-то, устроившись на чемоданах, нетерпеливо выглядывал в окошко, словно ожидал прибытия автобуса. Двое стариков рассказывали анекдоты и громко смеялись, будто были не в больнице, а сидели за столиком у «Кайтера». Сабина прошла к стойке регистратуры. Заполнила формуляры, сделала копию страховки и получила заверение, что очередь ее подойдет не скоро.

– Может быть, что-то случилось, авария, катастрофа, как по-вашему? – тихонько спросила миссис Феттерс.

Сабина покачала головой.

– Да нет, никакого особого наплыва, на мой взгляд, незаметно.

– Я бы, пожалуй, не смогла жить в большом городе.

– Да не самый удачный первый вечер в Лос-Анджелесе вам выдался.

Миссис Феттерс засмеялась.

– Ну что тут поделаешь! Но в любом случае сидеть ночью в баре – не дело. Уж лучше я тут побуду. – Она взглянула на руку Сабины, коснулась кончиков ее пальцев. – У вас ногти вроде как посинели. Наверное, надо ослабить повязку. Уж тут-то вам не дадут истечь кровью. – Она аккуратно размотала бинт, а затем замотала опять, так, чтобы намокшая от крови ткань придерживала повязку своим весом.

– Спасибо, – сказала Сабина. Дот Феттерс достала из сумочки бумажную салфетку, чтобы вытереть кровь у себя с пальцев. Несколько капель упали на белый кафель пола. Коврового покрытия в помещении не было. – Сюда Бобби Кеннеди привезли в тот вечер, когда его застрелили.

– Правда? – Теперь миссис Феттерс окинула приемное отделение полным благоговения взглядом. – Какая жуткая трагедия! Такой милый парень…

Они посидели молча, стараясь не глазеть на других ожидающих.

– Помните шрам, который у Гая был вот здесь? – Миссис Феттерс провела пальцем по лицу Сабины – от внешнего уголка левого глаза, вдоль линии волос, мимо уха и к челюсти, – в точности повторив линию шрама, на который Сабина смотрела двадцать два года.

Она кивнула.

– А откуда он у него, знаете?

– Играл в хоккей в Дартмуте. Кто-то ударил его клюшкой.

– Это я виновата. – Мать Парсифаля обхватила себя за плечи. – Ему тогда семь было. Я работала в саду, а Гай играл с Китти. Я хотела обрезать куст, но ножницы были маленькие, и я велела Гаю сбегать в гараж принести те, что побольше. Но Гай совсем заигрался, они с Китти мастерили там что-то, и мне пришлось крикнуть ему, чтоб бегом принес мне ножницы, потому что третий раз я повторять не буду. Тут уж он побросал все, умчался и через пару секунд вернулся с секатором. И тут я смотрю – он держит его раскрытым, вот так. – Миссис Феттерс сдвинула запястья и раздвинула в стороны ладони. – Я сразу это заметила, лезвия сверкали на солнце. Все равно что два мясницких ножа. Я крикнула: «Не беги!» – хотя за минуту до этого велела как раз бежать, и он растерялся: уставился на меня, споткнулся о шланг, упал. Раз – и все! – Она щелкнула пальцами. Медсестра недоуменно взглянула на нее и тут же отвела взгляд. – И отхватил себе чуть ли не пол-лица! Честное слово! Половины его чудесного личика как не бывало! И прямо на моих глазах! Я вам так скажу – любая мать всю жизнь себя проклинает за то, что плохо глядела за детьми, но, уверяю вас, половина всех несчастий случается прямо при тебе.

Сабина видела его – худую узкую спину в синей майке, коротко подстриженные волосы. Видела кровь на лезвиях секатора, на траве.

– И что было потом?

– Все было, – сказала Дот и снова сжала руками плечи. – Все вместе и разом, в одну минуту. Я кричу, он кричит, Китти совсем голову потеряла от ужаса. Я поворачиваю его на спину и пытаюсь вот этими вот пальцами натянуть кожу обратно на кость. – Она пошевелила пальцами перед лицом Сабины. – Я была вся в грязи. Конечно, вид совершенно немыслимый. Я велела Китти принести ключи от машины, и мы прямо так, с места в карьер, отправились в больницу, которую, конечно, в сравнении с этой и больницей-то не назовешь. Все выскочили на нас посмотреть. Гай у меня на руках, Китти цепляется за его ноги, она тоже вся в крови, и я в крови – вид у нас у всех был как после автокатастрофы. Я объяснила, что произошло, и тогда доктор говорит, что должен забрать его и зашить рану на голове и чтоб я подождала в другой комнате, пока он не закончит. Тут Гай изо всех сил вцепляется мне в блузку, вот сюда, возле шеи и начинает вопить благим матом. А я же сама не своя от того, что велела ему бежать, и я говорю: «Нет, я пойду с ним». А врачи мне: «Нет, не надо, Дот. Вам будет тяжело это видеть. Уж доверьтесь нам, а сами здесь посидите». – Дот Феттерс перевела дух и взглянула на двойные стеклянные двери, ведущие туда, где зашивают детям головы. – Я видела, как ему страшно, и знала, что все равно туда пойду. Уж если я что решила, то все. А потом, кровь из головы так и хлестала, что мы уже просто в луже стояли. Тут медсестра говорит Китти, что отведет ее помыться-почиститься и, может, игрушечку какую-нибудь даст. Но Китти у меня в стороне оставаться не любит. Гляжу – медсестра ее силой оттаскивает, а она орет-надрывается. И в руках у нее ботинок Гая. Остались, значит, я, Гай и доктор. Прошли мы в маленькую комнатку, там мы с другой медсестрой кладем Гая на стол и велим ему лежать спокойно, пока будут его зашивать. «Ну как штопку штопают, – говорю ему. – Сейчас будешь как новенький». А он, как увидел иголку, стал дергаться. Ему чуть в глаз этой иглой не попали. Я его держу с одного бока, сестра – с другого, крови в нем, считай, почти не осталось, а он все равно дерется как лев, что тебе взрослый. И он орет, и Китти в коридоре орет. Ну, времени ждать ни у кого нет, никакие мои уговоры на Гая не действуют, так что взяли они мешок – такой, в каких белье из прачечной возят, сунули Гая внутрь и затянули вокруг шеи. Гляжу – мой мальчик в мешке, только голова торчит. Я думала, что в обморок упаду. А они ремнями мешок этот к столу приторочили, только так Гая угомонить можно было, и сестра держала его голову, пока доктор укол делал. Ужас. Гай как только понял, что его одолели, брыкаться перестал – лишь смотрит на меня, вытаращив глаза, а я стою и плачу, как дура, удержаться не могу. А доктор накладывает швы – малюсенькие, мне так аккуратно в жизни не сделать.