Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах - [28]

Восемь писем Новикова, написанные им за год, начиная с августа 1941 года, показывают удивительную преданность стрелка своему командиру. Так, в ноябре 1941 года он писал, что скучает по тому особому братству, которое установилось между ними в трудные первые дни войны:

Лёничка, здравствуй.

Пишу тебе письмо из ада человеческого. Нахожусь сейчас в Казани, в батальоне переменного состава, народу столько, что ты себе представить не можешь. Лёня, как идут твои дела, как нога, был ли на комиссии? Я всё ещё питаю надежду работать с тобой, но не знаю, удастся ли это. Лёня! Наш экипаж награждён Орденом Красного Знамени… Лёня, если тебе разрешат летать, то ты постарайся меня забрать к себе.

Шесть месяцев спустя, в марте 1942 года, радист продолжил атаковать Леонида просьбами:

Ты извини, что я тебе так надоедаю своими письмами, но у меня нет кроме тебя никого близких, с которыми я бы мог поделиться хорошим и плохим. Я тебе написал днями письмо, что нахожусь в Казани в батальоне переменного состава, из которого очень мало шансов попасть в авиацию… Лёня! Как ты себя чувствуешь? Разрешили ли тебе летать, если разрешили, то, Лёничка, прошу тебя, возьми меня к себе, а то здесь просидишь до конца войны и будешь только ходить в караул и чистить общественные места. А в авиации я принесу ещё много пользы по разгрому фрицев… Ну, живу я сейчас скверно, так что и описывать не буду. Думаю, ты не забудешь в случае чего своего старого радиста. Крепко целую, Николай.

Почти ежемесячно Новиков слал Леониду подобные просьбы. В феврале 1942 года преданный сержант был по-прежнему решительно настроен вернуться под командование Хрущёва в их лётный экипаж:

Сегодня получил от тебя письмо, которому я очень обрадовался, что хоть с одним близким человеком, с которым делили хорошие и плохие деньки нашей боевой жизни, имею связь. Лёня! Живу я пока в Калинине [ныне Тверь], но, наверное, завтра или послезавтра уезжаем куда-то под Москву. Мы сейчас безлошадники и нам придется переучиваться. Живем в Мигалово [транспортный аэродром в окрестностях Твери], но ты бы, Лёня, сейчас его не узнал[64]. Всё погорело, разбито, везде следы «немецкой культуры», ангары почти все взорваны… Жизнь идёт скучная, работы нет никакой, всё время скитались…

Лёня! Как ужасно хочется обратно летать прежним экипажем, [сейчас] у меня нет никакого экипажа… Очень жаль, что твоя нога плохо поправляется и оттягивает нашу встречу для боевых работ… Не могу дождаться того дня, когда ты и я и Елинов полетим вместе… Лёня, я думаю, ты постарайся опять взять меня в свой экипаж, в какой поступишь, и я по-прежнему и даже лучше буду защищать жизнь своего любимого командира и громить отступающие полчища на их территории.

Лёня, наши боевые вылеты я постарался воскресить и взял справки… о количестве вылетов, они могут пригодиться, когда мы возобновим действия экипажа 11-ой голубой. Эх, это был бы счастливый день в моей жизни и был бы горем для фашистов… Крепко целую, твой друг и радист Николай.

В тяжелую годину люди тянутся друг к другу, возникают крепкие товарищества — чем сильнее беда, тем крепче эмоциональные узы — и близкие отношения, сложившиеся в компании Леонида, есть ещё одно свидетельство того, что младший Хрущёв умел дружить. Как в 3-й авиационной школе, где он навлек на себя подозрения в троцкизме лишь за то, что не донес на своих друзей-инструкторов, так и в 134-м летном полку. Все его сослуживцы знали Любу, бывали в их квартире на Большой Полянке, и оператор Дульцев был непременным участником их субботних дружеских вечеринок.

Одним из таких друзей-сослуживцев был Жорж Иванов, такой же денди, как Леонид. Они часто бывали вместе на балетных представлениях в Большом, и домашних сборищ у Хрущёва Жорж никогда не пропускал. Раненому другу он прислал два трогательных письма. Одно из них, датированное 15 августа 1941 года, было написано всего за неделю до его собственной гибели в бою под Смоленском:

Здравствуй, милый друг Леонид!

Шлют тебе [привет] твои боевые товарищи, а особенный привет от меня, Володи [Голованова], Феди [Иванова], Виктора. Леонид, я на первое письмо твоё… сразу дал ответ тебе во Ржев. Повидимому, оно тебя не застало. Было письмо тебе из Киева. Я их отдал лично пилоту, который доставил вас с места аварии. Одновременно с ним был выслан денежный аттестат… Вещи ваши все собрали и связали и отдали на хранение…

Эх, Леонид, как жалко, что мы не вместе. Поверь мне, дружище, я по тебе скучаю, как влюбленный по девушке. Это кроме всякого смеха. Ты понимаешь, некому сейчас выложить души. Только и поделишься с Федей и Володей, но и тот сейчас уезжает. Остались мы с папашей. Очень скучаю по «музычке»… Ну, это всё потом, как ты всегда говорил.

Недавно я привез первый осколочек. В общем, настроение у всех прекрасное и полно решимости для разгрома фашистской гадины. Тебе пожелаем быстрого выздоровления. Володя тебе напишет письмо отдельно с нового места, я ему дал адрес. Посылаю тебе письмо от Любы из Куйбышева. Оно только что сегодня пришло… Пиши обязательно. С ответом, будь уверен, не задержусь. Крепко целую, твой друг Жорж.