Пропали каникулы - [3]

Минуту подумав, он коснулся шеи и тяжело вздохнул:

— Пищевод у меня, тетя, суженный. Вот пища и застревает… иногда.

— Ай, ай, ай! — покачала головой тётя Глаша. — Суженный, значит? Вот беда-то!

Саша с неудовольствием отметил, что сказала она это не очень испуганно.

— Что ж я с тобой делать буду? — между тем раздумывала тётя. — Может, полечить тебя? У нас доктор хороший…

Саша быстро затряс головой.

— Не помогает мне ничего, тётя!

— Может, травки какой попить… — Тётя положила на тарелку поджаристых, ещё пышущих жаром драников и густо полила их сметаной. — Ты, миленький, всё-таки попробуй хоть один. Потихоньку, маленькими кусочками…

— Разве что один… — будто нехотя, подсел к столу Саша, — Ладно, так и быть, попробую.

Тётя Глаша села напротив, горестно подперла щеку рукой.

— Как же тебя, Сашенька, дома-то кормят?

Ох, до чего же они были вкусны, эти драники, пропитанные маслом, густо смазанные сметаной, с хрустящей, тающей во рту корочкой! Саша с трудом оторвался от еды, чтобы объяснить тёте, что мама регулярно возит его в больницу — искусственно подкармливать.

— Надо же! — всплеснула руками тётя Глаша. — Искусственно подкармливать!..

Она ловко подложила Саше со сковородки драников.

— И как оно делается, это самое… искусственное?

— В горло такую трубочку вставляют, — не моргнув глазом, сказал Саша. — И… пищу жидкую пускают. Кашки там всякие, соки, витамины…

— Господи помилуй! — пугается тётя, подливая ему в тарелку сметаны. — Так ведь больно, поди?

Саша горестно вздыхает — что, мол, поделаешь! — ловко цепляет на вилку очередной драник и, расправившись с ним, объясняет, что сперва, конечно, больно было, а потом не больно нисколечко…

И тут только он замечает, что на сковороде остался всего один драничек. Один единственный, как бедная сиротка. Вот так проявил силу воли! Уверял, что драников не ест, а подчистил всё под метёлку. Настроение у него сразу испортилось.

— Всё, наелся! — решительно встал он из-за стола, с досадой бросив полотенце, которое тётя Глаша положила ему, как маленькому, на колени.

— А горло-то? — участливо спрашивает тётя, и вокруг её глаз сбегаются лукавые морщинки. — Нет, не горло, а этот… как его… пищевод, не болит?

— Болит! Но терпимо, — раздражённо отвечает Саша. — Драники ваши очень уж маслянистые. Сами проскальзывают. — И, подумав, объявил: — Пойду погуляю.

— Иди, соколик, гуляй, а чего же? У нас тут хорошо, скучать не будешь…

«Ага, не будешь! — подумал Саша, выскакивая за дверь. — Приехал бы я сюда, если бы не заставили!»

Обхитрила его тётя Глаша, заговорила совсем… И он хорош — забыл обо всём, на драники накинулся, будто не ел сроду.

Делать было совершенно нечего, и Саша побрёл к сараю. Потрогал шершавые, с серебристыми жилками, листья лопухов, от которых почему-то пахло укропом и земляной сыростью. Среди лопухов заметил старую приставную лестницу и обрадовался: «Заберусь на крышу — и никто мне не нужен!»

Нагретая солнцем тесовая крыша терпко пахла смолой. Саша растянулся на ней, горестно уставившись в небо. Это же надо, чтобы так не повезло! А всё Петька Гороховец со своим футболом. Не хотел тогда Саша играть, ведь только-только гипс сняли. Но Петька пристал как репей: «Сашка, проигрываем! Становись на правый край, иначе раздолбают!»

И вот — стал. Первым же мячом Петька так заехал Саше по больной руке, что в глазах у него поплыли тёмно-зелёные круги, а к вечеру, к приходу родителей, рука распухла…

В тот же день на семейном совете и было решено отослать его в деревню, к тётке. «Если до отъезда он не успеет свернуть себе ещё и шею», — добавила мама. А папа, увидев поскучневшее Сашино лицо, на все лады принялся расхваливать свежий деревенский воздух и парное молоко, совершенно необходимое сейчас его ослабленному травмами организму.

Сашу нисколько не интересовали свежий воздух, а тем более — парное молоко. Ехать ради воздуха и молока в деревню, где ты никого не знаешь и никто не знает тебя? Нет уж, спасибочки!

Чего только Саша ни делал, чтобы заставить родителей передумать, отменить своё решение. Мама уж было пожалела его, махнула бессильно рукой, зато папа оказался непробиваемым.

— Совсем не знаешь ты наших с матерью родных мест, Александр! — строго сказал он. — Зимой — школа, летом — Крым. А между прочим, по красоте наши места лучше южных будут! Да и тётя Глаша тебя ждёт не дождётся. Довольно спорить, собирайся!

Так вот и сплавили его в деревню.

Высоко по синему простору неба медленно ползли белые облака. Одно из них напоминало витязя в островерхом шлеме, другое — медвежонка с растопыренными лапами. И почему это в городе нет такого огромного неба? Крыши домов его, что ли, закрывают?

Разморенный солнцем, Саша вполглаза следил за облаками. Тихо, убаюкивающе нашёптывала что-то листва старой берёзы, раскинувшая свои ветки над самым сараем, да где-то невдалеке зудела то ли пчела, то ли шмель. Саше показалось, что витязь из облака нахмурился, строго погрозил ему пальцем и вдруг крикнул тёткиным голосом:

— Саша! Да где ты?! Иди молочка попей!

Приподнявшись на локте, Саша глянул вниз. Так и есть! Тётя Глаша стояла с кружкой на крыльце и близоруко оглядывала двор.