Прометей, том 10 - [83]
И тем не менее подвиг полководца, по мнению Белинского, заслуживает благодарной памяти, несмотря на то, что отстранение его от руководства армиями было исторически оправданной, «разумной и непреложной необходимостью».
«…Подвиг Барклая де Толли велик, участь его трагически печальна и способна возбудить негодование в великом поэте, но мыслитель, благословляя память Барклая де Толли и благоговея перед его священным подвигом, не может обвинять и его современников, видя в этом явлении разумную и непреложную необходимость», — писал Белинский.
Барклай совершил поистине исторический подвиг: он сберёг русскую армию, которая благодаря этому нанесла впоследствии мощный удар противнику. Смена Барклая стала исторической необходимостью. Это не ошибка и не произвол самодержца. Смена Барклая для самого полководца была глубокой личной трагедией человека, жестоко оскорблённого несправедливостью. И потому неслучайно смерть на поле брани казалась ему крайне желанной, о чём он сам не раз вспоминал. На Бородинском поле он ринулся в самую гущу неприятельских войск, ему грозило пленение, рядом с ним было убито два офицера и ранено девять воинов. Но судьба пощадила Барклая, искавшего смерти: он остался цел и невредим.
В условиях значительного превосходства сил противника Барклай де Толли проявил незаурядный талант полководца и успешно осуществил отход и соединение двух крупных русских армий. Однако отступление вызвало недовольство в дворянских кругах и в армии.
Осмотрительную тактику Барклая поддерживал Фёдор Глинка, искренне веривший полководцу. По его словам, мудрый главнокомандующий, проведший армию от Немана до Смоленщины, «не дал отрезать у себя ни малейшего отряда, не потерял почти ни одного орудия, ни одного обоза, этот благоразумный вождь, конечно, увенчает предначатия своим желанным успехом».
Сам Кутузов одобрял эти действия Барклая и признавал их весьма благоразумными.
«Я надеюсь… что беспристрастное потомство произнесёт суд с большей справедливостью», — писал о себе Барклай де Толли. И действительно, история реабилитировала Барклая, потомки воздали должное его полководческому таланту.
И этому с позиций подлинного историзма в значительной мере способствовал Пушкин. Он проявил гражданское мужество, он первым возвысил голос в защиту полуопального, «язвимого злоречием» полководца. Стало быть, вопрос о «реабилитации» Барклая для Пушкина возник не случайно, а имел историческую почву.
И в то же время Пушкин не ставил основной целью оценить воинские заслуги Барклая, он весьма далёк от стремления видеть причины удач Кутузова в одном лишь его следовании стратегическим планам Барклая, ибо поэт говорил и о «превосходстве военного гения» Кутузова, о том, что он «один облечён был в народную доверенность, которую так чудно… оправдал» (XII, 133). Об этом же свидетельствуют и стихи Пушкина «К тени полководца». Тема «Барклай и Кутузов» получила своё логическое завершение в стихотворении Пушкина «Художнику» (1836):
«Здесь зачинатель Барклай, а здесь совершитель Кутузов…»
Итак, не случайно Пушкин не одобрял умаления роли Барклая де Толли в Отечественной войне 1812 года. Не случайно образ Барклая привлёк внимание поэта в X главе «Евгения Онегина». Его план борьбы с полчищами Наполеона путём отступления внутрь страны признан, по словам Пушкина, «ныне ясным и необходимым».
Стихотворение «Полководец» написано под свежим впечатлением посещения Пушкиным Военной галереи Зимнего дворца, где были представлены портреты многих знакомых ему деятелей: Д. В. Давыдова, И. Н. Инзова, А. П. Ермолова, А. А. Закревского, Е. Ф. Керна, К. Ф. Ламберта, А. Ф. Ланжерона, В. В. Левашева, И. Ф. Паскевича-Эриванского и многих других. В этой галерее было представлено и немало портретов его врагов.
Самое пристальное внимание поэта привлёк портрет Барклая, написанный знаменитым художником Доу.
Стихотворение Пушкина «Полководец» вызвало разнообразные оживлённые отклики современников. Высоко оценили стихотворение А. И. Тургенев, Н. И. Греч, Н. В. Гоголь. «Барклай — прелесть!», — писал А. И. Тургенев П. А. Вяземскому[429].
Н. И. Греч 12 октября 1836 года обратился к Пушкину с письмом: «…не могу удержаться от излияния пред вами от полноты сердца искренних чувств глубокого уважения и признательности к вашему таланту и благороднейшему его употреблению. Этим стихотворением, образцовым и по наружной отделке, вы доказали свету, что Россия имеет в вас истинного поэта, ревнителя чести, жреца правды…» (XVI, 163).
В ответном письме к Н. Гречу Пушкин повторил свой одобрительный отзыв о Барклае де Толли: «Искренне благодарю Вас за доброе слово о моём Полководце. Стоическое лицо Барклая есть одно из замечательнейших в нашей истории. Не знаю, можно ли вполне оправдать его в отношении военного искусства; но его характер останется вечно достоин удивления и поклонения» (XVI, 164). Гоголь также восхищался «Полководцем». «Где выберется у нас полугодие, в течение которого явились бы разом две такие вещи, каковы „Полководец“ и „Капитанская дочь“. Видана ли была где-нибудь такая прелесть», — восклицал он в одном из своих писем
