Прометей, том 10 - [40]

После войны дома показалось скучно.

Не зная, куда девать энергию, он вымещал злобу на спинах крепостных, будоражил воображение москвичей, когда с бесчисленной челядью и с гаремом из тридцати красивейших девушек въезжал в столицу. В Москве у Измайлова был свой дом, и приезды его всегда давали пищу молве. К ней примешивалось, конечно, удивление безнаказанностью этого барина. Он вышел сухим из воды даже после распоряжения Александра I от 23 мая 1802 года, данного тульскому гражданскому губернатору Иванову, «разведать справедливость слухов о распутной и всем порокам отверстой жизни… Л. Д. Измайлова».

В июне 1826 года «дворовые женки» подали наконец на Измайлова жалобу. И она попала в сенат[260].

Время стёрло начисто текст этой жалобы, но содержание её нетрудно представить: в ней говорилось о жизни гаремных узниц, за малейшую провинность ссылавшихся на поташный и кирпичный заводы, куда также отправляли потерявших красоту и здоровье.

Вскоре дворовые снова подали жалобу государю.

«Мы не осмеливаемся, — писали они, — донести здесь вашему величеству подробно о всех жестокостях господина нашего, от коих всегда и теперь не менее сорока человек находятся, после перетерпенного ими телесного наказания в тяжких земляных работах, и большая часть из них заклёпаны в железные рогатки, препятствующие несчастным иметь покой и в самый полуночный час… Он… жениться дворовым людям не дозволяет, допуская девок до беспутства, и сам содержит в запертых замками комнатах девок до тридцати, нарушив девство их силою; а сверх того забирает иногда крестьянских девок для растления. Четырёх человек дворовых, служивших ему по тридцати лет, променял помещику Шебякину на четырёх борзых собак…

Ныне господин наш, близ восьми уже лет, одержим в руках и ногах подагрою и сам по себе сойти с постели не может; днём и ночью носим мы его на руках своих, и во время таковых припадков ни на час покою нам нет — и ежели от переноса его с места на место или от поворачивания на простынях почувствует малейшее беспокойство… приказывает при себе плетьми сечь нещадно…»[261]

Генерал показывал исправнику дворовых в рогатках, на что оба они смеялись…

Над чем же они смеялись? Что представляет собой, рогатка — ныне уже забытое слово?

Объясняем по словарю В. И. Даля:

«Рогатка на свинью, деревянный ошейник, с припущенными накрест концами, чтоб она не пролезала сквозь заборы.

Рогатка на преступника, железный ошейник, с долгими шпеньками наружу»[262].

Заковывая крепостных в рогатки, Измайлов нарушил царское предписание от 23 марта 1826 года, запрещавшее помещикам применять «железные вещи» для наказания крепостных («ножные железы», так называемые стулья, рогатки, цепи, коими приковывали провинившихся к стене).

Ослушание разгневало царя, и он после проверки справедливости жалобы дворовых повелел предать Измайлова суду[263].

Генерал был спокоен. Пронесло грозу при Александре — пронесёт и при Николае: подкупленный и напуганный всесильным помещиком административный аппарат Тульской и Рязанской губерний действовал безотказно в пользу помещика.

Отставной коллежский регистратор Фёдоров, поверенный Измайлова, состоявший в штате его служащих в Хитровщине, сея страх и рознь между дворовыми, обвинил их в «скопе и заговоре против помещика». Измайлов попросил исправника немедленно произвести расследование и с виновными поступить по закону. Епифанский уездный предводитель дворянства при содействии земской полиции затребовал для усмирения бунтующих дворовых роту Ярославского пехотного полка.

Усердие проявили также и губернские власти: по просьбе Измайлова они прислали для расследования жалобы дворовых опытнейшего дельца — советника губернского правления Трофимова. Новый следователь дело повёл чрезвычайно ловко. Поначалу он спрашивал у дворовых только об их «неудовольствиях». Этим добился полного их доверия и быстро выведал, что под прошением государю подписалось более ста человек, узнал, кем оно написано, кто зачинщики. А затем раскрыл карты: обвинив дворовых в возмущении против помещика, передал дело в губернский суд.

Ловкий чиновник и о рогатках нашёлся что сказать: он отметил, что они покрыты ржавчиной, стало быть, давно лежат без употребления. И ещё к тому же уменьшил вес рогаток.

Трофимова нисколько не смутило неожиданное появление в Хитровщине инкогнито, специально посланного царём на расследование жалобы дворовых жандармского полковника Шамина, обнаружившего в поместье рогатки и цепи, отнюдь не лежавшие без употребления. Шамин установил правоту дворовых, уехал в Петербург, и… ничего не изменилось. Рота Ярославского пехотного полка, вызванная на экзекуцию, сделала своё дело. Дворовых заковали в кандалы и отправили в Тулу, в смирительный дом. До суда.

В августе 1827 года до государя дошли сведения, что следователь Трофимов вызван самим Измайловым, который дал ему «взаймы» 15 тысяч рублей. Высочайшим повелением тульскому гражданскому губернатору Трейблуту и губернскому предводителю дворянства Мансурову предписано было произвести расследование.

Объективные следователи поняли, что дворовые правы. И всё равно не изменилось ничего. Помещик остался на свободе, он был оправдан, а дворовые, писавшие государю, сечены кнутом и заключены в острог.