Прометей, том 10 - [36]

Из письма А. А. Шишкова к С. Т. Аксакову известно, что по дороге из Петербурга в Москву в августе 1830 года Пушкин и П. А. Вяземский навестили в Твери декабриста Ф. Н. Глинку. В Тверской губернии жила вдова Ходаковского. Петербургские гости „умоляли Глинку упросить вдову… одной строкой уполномочить их на отнятие у Полевого“ бумаг её мужа. В своё время она сама передала их Н. А. Полевому; минуло пять лет, а рукописи всё ещё не были напечатаны. Этот архив, повторяет А. А. Шишков за Пушкиным и Вяземским, „золотой рудник“, „сокровище“: Полевой прячет его умышленно, надеясь присвоить чужие открытия. „Повидайся нарочно с Пушкиным и стороной заговори об этом, ты увидишь, что он тебе скажет“, — советует Шишков Аксакову[233].

„Ходаковский“, или полностью „Зориан Доленга-Ходаковский“, — псевдоним польского археолога, историка, этнографа и фольклориста Адама Чарноцкого (1784—1825). В 1810—1820-х годах он выступил сначала в польских, а затем в русских журналах с рядом статей, где развернул обширную программу изучения древнейшего прошлого славянских народов. Ходаковский критиковал историков за то, что они при характеристике ранних славян пользуются только летописями эпохи христианства, искажённо изображающими дохристианские языческие времена, и указывал на другие источники — археологические, фольклорные, топонимические, этнографические. Он призывал историков покинуть свои кабинеты, выйти в поле, „низойти под кровлю селянина“, послушать его песни, узнать его поверья и обычаи. Особое внимание должно быть обращено на вещественные памятники старины — городища и курганы. Такая система взглядов была совершенно новой для начала XIX века.

Ходаковский мечтал объехать все славянские земли и, готовясь к этому, усиленно собирал фольклорные и топонимические материалы и (прибегая к современному термину) материалы для археологической карты. В Западной Украине он записал более тысячи песен. Тщательный анализ губернских и уездных планов лёг в основу огромного географического словаря, составленного Ходаковским, где каждое название было комментировано с топонимической стороны. Больше всего интересовали Ходаковского городища, и он не только специально разыскивал на картах наименования типа „городище“, „городня“, „городок“ и т. д., но и пополнял свой список подобных урочищ путём устных расспросов. Все эти начинания, подчас требовавшие колоссального труда, были только подготовкой для специальной археолого-этнографической экспедиции.

Попытки получить средства на такую экспедицию в Польше не увенчались успехом. Научные общества, к которым обратился Ходаковский, осудили его идеи, сведя их к крамольному прославлению язычества и нападкам на христианство. Тогда в 1819 году он направился в Петербург. Здесь на первых порах „проект учёного путешествия по России для объяснения древней славянской истории“ был воспринят более благоприятно: в 1820 году Ходаковскому удалось совершить поездку в Новгородскую округу. Близ Старой Ладоги и Новгорода он раскопал несколько курганов. Однако уже в следующем году правительство прекратило финансовую поддержку предприятий Ходаковского, и его полевая работа оборвалась. Ещё несколько лет Ходаковский прожил в Москве, на грани нищеты, не оставляя надежды на возобновление экспедиции. Наконец нужда заставила его взяться за управление имением одного из тверских помещиков. В 1825 году Ходаковский умер в Тверской губернии. Такова судьба этого, безусловно, незаурядного человека[234].

Сейчас имя Ходаковского заняло достаточно почётное место в истории русской археологии и фольклористики. Не то было в 1830-х годах. Биография его до появления в России оставалась загадочной. Результаты археологического путешествия не были обнародованы. (Издал их в конце концов в 1838—1844 годах М. П. Погодин, получив, не без участия Пушкина, архив покойного учёного от Н. А. Полевого.) Статьи Ходаковского 1819 и 1820 годов через 10—15 лет уже изрядно забылись. В итоге о нём судили главным образом по анекдотам, относящимся к тому периоду, когда исследователь, лишённый возможности продолжать экспедицию по России, без всяких средств пытался как-то перебиться в Москве, не прекращая собирать сведения о древностях.

Одержимость, подчёркнутый демократизм и бедность Ходаковского обеспечили ему репутацию полусумасшедшего маньяка. Вот как он обрисован в мемуарах Ксенофонта Полевого: „Всегдашний костюм его составляли серая куртка и серые шаровары, а на голове что-то вроде суконного колпака. В таком костюме являлся он всюду и обращал на себя внимание солдатскою откровенностью, близкою к грубости. Всех дам без различия с простолюдинками называл он „матушка“, всех мужчин — батюшко“… Он обращался с расспросами ко всякому, нарочно ходил на Болотный рынок… и умел выспрашивать у русских мужичков о городках». Там «принимали его то за вора, то за шпиона и таскали на съезжую». Не пренебрегал Ходаковский и посетителями дома Полевых. «Происходили в глазах наших истинно комические сцены… Входит в комнату человек вовсе ему незнакомый, и ещё не успел этот человек сказать, зачем пришёл, как Зориан начинает допрашивать его. Кое-как отделавшись от допросчика, тот спрашивает: „Что это — помешанный, что ли?“ Другие принимали его за пьяного»