Прометей, том 10 - [181]

Большинство записей о встречах с Пушкиным в Петербурге крайне лаконичны — дата, место встречи, имена лиц, присутствовавших при свидании: Жуковский, Вяземский, Карамзины, А. О. Смирнова, Фикельмоны… Но в двух записях Александр Иванович расщедрился. Обратимся к ним.

«4 июня. <…> У Жук<овского> с Пушк<иным> о журнале».

Пушкин в это время добивался разрешения издавать газету «Дневник». Об этом замысле он и поведал А. И. Тургеневу. Прошёл месяц, и Александр Иванович прислал Пушкину альманах «Album Littéraire»; там были перепечатаны статьи из французских журналов. Он полагал, что материалы этого сборника могут пригодиться Пушкину для его издания; об этом свидетельствует надпись на обложке:

«Журналисту — Пушкину от гремушки-пилигрима. Любек. 6 июля 1832».

Газета «Дневник» так и не родилась на свет. Лишь четыре года спустя Пушкин стал издателем «Современника», а «гремушка-пилигрим» — сотрудником пушкинского журнала.

«18 июня. <…> В час сели на первый пароход. Велгурский, Мюральт, Фёдоров с сыном провожали нас[856]. <…> В час тронулся пароход. Я сидел на палубе, смотря на удаляющуюся набережную, и никого, кроме могил, не оставляя в П<етер>бурге, ибо Жук<овский> был со мною. Он оперся на минуту на меня и вздохнул за меня по отечестве: он один чувствовал, что мне нельзя возвратиться. <…> П<етер>бург. окрестности были далеко; я позвал Пушкина, Энгельгарда[857], Вяземского, Жук<овского>, Викулина[858] на завтрак и на шампанское в каюту — и там оживился грустию и самым моим одиночеством в мире. <…> Брат был далеко. <…> Пушк<ин> напомнил мне, что я ещё не за Кронштатом, куда в 4 часа мы приехали. Пересели на другой пароход: Николай I, на коем за год прибыл я в Россию; дурно обедали, но хорошо пили, в 7 час<ов> расстался с Энгельгар<дом> и Пушкиным; они возвратились в П<етер>бург; Вяземс<кий> остался с нами, завидовал нашей участи».

Читая эту запись, мы переносимся в прошлое, видим пароходик, медленно идущий к Кронштадту, ощущаем непринуждённую атмосферу дружеских проводов… Пробка ударила в потолок каюты, Пушкин и его друзья провозгласили тост за счастливое путешествие. Шампанское разгорячило умы, и А. И. Тургенев сказал что-то такое, о чём не положено было говорить в северной Пальмире. Пушкин напомнил Александру Ивановичу, что в России и стены имеют уши. Непривычно и странно было слышать такие слова от Пушкина; когда-то в конце 1810-х годов роли были иными — в то время Тургенев предостерегал не знавшего удержу поэта от эпиграмматических выходок противу властей. Как всё изменилось! И залогом перемен было то, что остерегающие слова Пушкина должны были быть сказаны: ведь они все были на подозрении у правительства; можно ли было поручиться, что их не сопровождает тайный соглядатай? Непрочно, очень непрочно чувствовал себя Александр Иванович; за отказ отступиться от брата-декабриста он заслужил открытую неприязнь двора. Заграничный паспорт был ему выдан не сразу и лишь по личному распоряжению Николая I. А. И. Тургенев предложил Жуковскому ехать порознь; он опасался, что его общество повредит другу в глазах правительства. Но Жуковский настоял на своём: они ехали на одном пароходе, а Пушкин и Вяземский провожали их до Кронштадта.

Посетив Ганновер, Геттинген и Мюнхен, Александр Иванович уехал в Италию. Там, на чужбине, он не раз вспоминал Пушкина. «Уверяют, что один из остроумнейших авторов и по жизни своей старого Александра Пушкина и неизменного Вяземского напоминающий, есть поэт Giraud, коего эпиграммы на всё и на всех всем здесь известны»[859], — писал он 2 января 1833 года из Рима Вяземскому. Как точно подмечено душевное состояние Пушкина! Не стало весёлого, жизнерадостного Сверчка…

В Италии и Швейцарии А. И. Тургенев провёл полтора года, в конце мая 1834 года вернулся в Москву и вскоре уехал в Симбирск, в своё имение.

«1 июля. <…> О-брат! отсутствие твоё не мешает мне действовать здесь по сердцу твоему».

Это о брате Николае, который летом 1818 года, невзирая на протесты их матери, ярой крепостницы, перевёл крестьян с барщины на оброк. Пушкин, конечно, знал о поступке Николая Тургенева, не единичном в те годы, и он был одним из тех, кого вспоминал поэт, когда писал в «Евгении Онегине»:

Ярем он барщины старинной

Оброком лёгким заменил.

В начале сентября 1834 года Александр Иванович был уже в Москве; туда же приехал Пушкин с женой и свояченицами.

8 сентября Александр Иванович был в театре в ложе у Пушкина, а на следующий день навестил его. Пушкин прочёл ему отрывки из «Истории Пугачёва». Вечером Тургенев получил записку от Пушкина: «Само по себе разумеется, что Пугачёв явится к вам первому, как скоро выйдет из печати. Симбирск осаждён был не им, а одним из его сообщников, по прозвищу Фирска. <…> Симбирск в 1671 году устоял противу Стеньки Разина, Пугачёва того времени» (XV, 189). Записка продолжала беседу.

В тот же день А. И. Тургенев занёс в дневник свои впечатления о встрече с Пушкиным. Лист этот частично истлел, и некоторые слова прочесть невозможно. Между тем записка Пушкина позволяет почти полностью восстановить текст:

«9 сентября. <…> к Пушкину. <Слушал не>сколько страниц Пугачёва. Много любопытного и оригинального. (Текст повреждён.) сказав, что П<ушкин> расшевелил душу мою, заснувшую в степях Башкирии. <Симбирск> всегда имел для меня историческую прелесть. <Он устоял> против Пуг<ачёва> и Разина».