Прометей, том 10 - [182]

А. И. Тургенев припомнил, что у него имеются материалы по истории Пугачёва, и известил об этом Пушкина; поэт-историк ответил ему: «Это всё у меня уже есть — будет напечатано в приложении. <…> Сейчас еду, лошади уже заложены» (XV, 190).

Месяц спустя, в начале октября 1834 года, Александр Иванович приехал в столицу и прожил там до середины декабря.

«15 октября. <…> Вечер у Пушкина: читал мне свою поэму о П<етер>бургском потопе. Превосходно. Другие отрывки…»

Несколько дней спустя Александр Иванович писал Вяземскому: «Пушкин вчера навестил меня. Поэма его о наводнении превосходна, но исчерчена и потому не печатается. Пугачёвщина уже напечатана и выходит»[860].

Поэму о Петербургском потопе — «Медный всадник» — Пушкин закончил ещё в октябре 1833 года. Поэма была представлена на высочайшую цензуру. Николай I зачеркнул четыре строки и, кроме того, отметил ряд мест, подлежащих перемене. Пушкин не стал печатать поэму. По-видимому, год спустя он вновь вернулся к работе над поэмой; в это-то время он прочёл её Александру Ивановичу и вскоре, 9 декабря, записал ему перечёркнутые царём строки:

И перед младшею столицей

Померкла старая Москва,

Как перед новою царицей

Порфироносная вдова.

«16 октября. <…> Вечер в Михайловском театре: давали Родольфа и La dame blanche[861]. Театрик — прелестная игрушка <…> Оттуда к Карамз<иным> и к Смирновой: с Пушкиными — о Чадаеве».

По всей вероятности, Пушкин и А. И. Тургенев беседовали о «Философических письмах» Чаадаева. Еще в 1831 году они читали в рукописи части этого историко-философского цикла. Позднее, в декабре 1836 года, после появления в печати первого «Философического письма», Пушкин и Александр Иванович вернутся к обсуждению этой работы.

«25 октября. <…> Писал к Пушкину и послал Песнь о полку Игор<еве> с примечаниями Италинского»[862].

Этот экземпляр первого издания «Слова о полку Игореве» (1800) долго хранился у Пушкина. После его смерти, 28 марта 1837 года А. И. Тургенев писал Жуковскому, принимавшему участие в разборе бумаг поэта: «Может быть, найдётся у вас и Песнь о Полку Игореву, in 4, в бумажке, с отметками карандашом Италинского. Я ссудил ею Пушкина для его издания этой Песни. Пожалоста, поищите. Пропадёт, и никто не узнает, что рука единственного русского археолога объясняла певца древнейшего; да и объяснения — по восточным языкам — важны»[863].

«1 ноября. <…> У меня сидели Пушкин и Соболевский[864]. Первый о Вольтере, о Ермолове: одного со мною о нём мнения. — О Ериванском Ермолове: всё перед ним ниц падает; лучше назвать Ерихонским».

От дней лицея до конца жизни творчество Вольтера привлекало внимание Пушкина. Имя фернейского философа много раз мелькает на страницах сочинений Пушкина. В 1834 году в статье «О ничтожестве литературы русской» Пушкин, критикуя художественный метод Вольтера, тем не менее называет его великаном XVIII века. В 1836 году Пушкин анонимно опубликовал статью «Вольтер». Эта статья, напечатанная в третьем томе «Современника», была написана по только что опубликованной в Париже переписке Вольтера с историком, президентом бургундского парламента де Броссом и прусским королём Фридрихом II. Эта книжная новинка попала к Пушкину благодаря неустанным заботам А. И. Тургенева. Находясь в Париже, Александр Иванович приобрёл этот том, надписал на нём: «к<нязю> Вяземскому», и отослал в Россию. Вяземский передал его Пушкину — и до сего времени он хранится среди книг Пушкина.

С генералом Алексеем Петровичем Ермоловым (1777—1861), имя которого снова всплывёт в беседах поэта с А. И. Тургеневым незадолго до дуэли, Пушкин познакомился в 1829 году. Во время своего путешествия на Кавказ он сделал лишних двести вёрст, чтобы заехать в Орёл, где жил в то время в опале Ермолов. Два часа оживлённо беседовали Пушкин и Ермолов. В «Путешествии в Арзрум» Пушкин писал:

«Ермолов принял меня с обыкновенной своей любезностию. <…> Несколько раз принимался он говорить о Паскевиче и всегда язвительно; говоря о лёгкости его побед, он сравнивал его с Навином, перед которым стены падали от трубного звука, и называл графа Эриванского графом Ерихонским» (VIII, 445).

Итак, Пушкин пересказал А. И. Тургеневу и А. Соболевскому остроту Ермолова. Ериванский Ермолов — это Иван Фёдорович Паскевич, сменивший в 1827 году Ермолова на посту управляющего Кавказским краем; он имел титул графа Ериванского.

Эту часть «Путешествия в Арзрум» Пушкин напечатал ещё в «Литературной газете» в 1830 году; страницы о Ермолове там отсутствовали — ни похвалы фрондирующему генералу, ни тем более порицания всесильному Паскевичу в печать не допускались.

Александр Иванович записал, что он сошёлся с Пушкиным в мнении о Ермолове; каково же было их мнение? Безусловно, положительное, — это следует из сочувственной характеристики Ермолова в «Путешествии в Арзрум». К тому же Пушкин высказывал желание быть историографом генерала.

«6 ноября. День смерти Екатерины. <…> Обедал и кончил вечер у Смирновых, с Жуков<ским>, Икскулем[865] и Пушкиным. Много о прошедшем в России, о Петре, Екатерине».

Начиная с «Заметок по русской истории XVIII века» (1822), царствования Петра I и Екатерины II становятся предметом постоянных размышлений Пушкина. К 1827 году относится его замысел написать историю Петра I; с 1831 года он работал в архивах; на его рабочем столе, «на ферстаке», как говорил известный шутник граф Канкрин, остался незавершённый труд «История Петра»; среди его помет на монографии Вяземского о Фонвизине — помета о деятельности Екатерины II. Естественно, что в беседах с Александром Ивановичем Пушкин неоднократно возвращался к волновавшей его теме. Пять дней спустя, 11 ноября, А. И. Тургенев снова записал: «У Пушкина о Екатерине».