Прометей, том 10 - [176]
Записку о русских переводчиках Байрона (А. И. Тургенев писал ещё о переводах Жуковского, Козлова и Вяземского) он передал Т. Муру 21 февраля, а 2 апреля отправил ему письмо, в котором писал: «Беру на себя смелость, милостивый государь, доставить вам два слабых перевода отрывка из Пушкина, находящегося в одном из лучших его стихотворений и озаглавленном „Океан“ <„К морю“>. Так как в нём говорится о Байроне, я счёл, что оно может представить некоторый интерес для его биографа. Я уже имел честь в заметке о русских переводчиках Байрона указать вам на этого самого Пушкина, который испробовал все звуки лиры и был мастером в каждом, по выражению поэта, имя которого я вам не назову. Мне пишут, что он только что написал новую поэму „Мазепа“ в трёх песнях, которая заканчивается Полтавской битвой! — Пушкин всегда жаловался, что Байрон до него завершил своего „Мазепу“»[836].
Всюду и везде, при любом удобном случае А. И. Тургенев обращал внимание своих чужестранных друзей и знакомых на творчество Пушкина.
В августе 1829 года Александр Иванович едет в Брюссель, а оттуда спешит в Париж, где снова погружается в стремительный водоворот политической и литературной жизни французской столицы.
Неисчерпаем поток его писем — в Россию к петербургским друзьям, в Англию к брату. 30 ноября 1829 года А. И. Тургенев сообщал Жуковскому: «Брат читает теперь Полтаву Пушкина и 12-й том Карамзина: желал бы сообщить и тебе и Вяземскому то, что он пишет о сих 2-х книгах; но лучше на словах…»[837] Николай Иванович жил в это время в Чельтенгаме в обществе «неистощимого и всеобъемлющего» П. Б. Козловского, того самого, который несколько лет спустя станет сотрудником пушкинского «Современника». Письма Н. И. Тургенева из Чельтенгама сохранились, и вот что он писал 18 ноября брату в Париж: «Сегодня я получил от Mrs. H. XII т. Карамзина и Полтаву. Сию последнюю читали ходя поутру у колодца. Множество стихов совершенно похожих на стихи Хвостова. Окончание 1-й песни, где он описывает Марию с Мазепою, только по сию пору нам понравилось. После завтрака, прочёл вслух несколько страниц из Истории. Плавно, но водяно. Замечание историка „о добродетелях государей и народов“, в сравнении Шуйского с Годуновым, совершенно ребяческое, и не основательное, и не философическое. <…> Я начал читать К<арамзи>на XII т., и горько, и печально, и часто гадко!»[838].
Беспощадны слова Н. И. Тургенева о двенадцатом томе «Истории государства Российского». Суров его отзыв о «Полтаве». И не только суров, но ироничен. Стихи одописца, графомана Д. И. Хвостова были предметом постоянных шуток арзамасцев. Большего оскорбления, чем сравнить чьи-либо стихи со стихами Хвостова трудно себе представить. И тем не менее отзыв Н. И. Тургенева вполне объясним. Прошло лишь четыре года со дня поражения декабристов на Сенатской площади. Правление Николая I не вызывало у Н. И. Тургенева надежд на обновление социального строя России. Книжные новинки, получавшиеся из Петербурга, он читал пристрастными глазами участника политической катастрофы. Он жаждал услышать слово хотя бы косвенного осуждения российских порядков. Такого слова он не слышал. Прославление самодержавия в двенадцатом томе «Истории государства Российского» вызвало осуждение им труда Карамзина. Апофеоз Петра I в «Полтаве» он воспринял в остропублицистическом ключе. Тактическая линия Пушкина, пытавшегося историческим примером Петра I воздействовать на Николая I, чтобы добиться амнистии декабристов и проведения кардинальных реформ, была чужда Николаю Тургеневу. Пройдёт несколько лет — и Пушкин поймёт несбыточность своих иллюзий. Весной 1834 года он запишет в дневнике чьё-то (а скорее всего своё собственное) мнение о Николае I: «В нём много от прапорщика, и немного от Петра Великого» (XII, 330; подлинник по-французски).
В начале 1830 года при ближайшем участии Пушкина и Вяземского в Петербурге стала выходить «Литературная газета» Дельвига. Издатели её просили А. И. Тургенева быть их корреспондентом. Александр Иванович готов был принять это предложение; он писал Вяземскому: «Поблагодари Дельвига за журнал. Право, давно не читал такой занимательной газеты. В ней столько оригинальных статей: твои, Пушкина, Дельвига и другие можно прочесть и перечесть, хотя во многом я и не согласен с тобою. Как много знаете вы о нас, европейцах! <…> Не успею кончить письма, в котором хотелось дать тебе понятие о некоторых авторах и авторшах, и книгах, и проектах, кои теперь занимают меня, и отблагодарить Дельвига за „Газету“ отчётом о всём том, что вижу, слышу я в Париже»[839].
Политические события во Франции опрокинули расчёты на сотрудничество А. И. Тургенева в «Литературной газете»; вскоре началась Июльская революция, и печатать корреспонденции из Парижа стало немыслимо.
С декабря 1830 года Александр Иванович снова в Лондоне, где становится завсегдатаем клуба «Атеней»; там, в тишине полутёмных кабинетов, он проводит многие часы за чтением газет, журналов, книжных новинок; его дневник пестрит то краткими, то пространными выписками из прочитанного. Появляются извлечения из книги Роберта Саути об английской литературе. Вслед за строками о том, что время между творениями Драйдена и Попа (конец XVII и начало XVIII века) было тёмным веком английской поэзии, размышление Александра Ивановича: «В этой характеристике мрачной эпохи английской поэзии едва ли нет большего сходства с нашею эпохою в русской литературе, если исключить Жук<овского>, Пуш<кина> — истинных поэтов»
Воспоминания Владимира Борисовича Лопухина, камергера Высочайшего двора, представителя известной аристократической фамилии, служившего в конце XIX — начале XX в. в Министерствах иностранных дел и финансов, в Государственной канцелярии и контроле, несут на себе печать его происхождения и карьеры, будучи ценнейшим, а подчас — и единственным, источником по истории рода Лопухиных, родственных ему родов, перечисленных ведомств и петербургского чиновничества, причем не только до, но и после 1917 г. Написанные отменным литературным языком, воспоминания В.Б.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.
Рудольф Гесс — один из самых таинственных иерархов нацистского рейха. Тайной окутана не только его жизнь, но и обстоятельства его смерти в Межсоюзной тюрьме Шпандау в 1987 году. До сих пор не смолкают споры о том, покончил ли он с собой или был убит агентами спецслужб. Автор книги — советский надзиратель тюрьмы Шпандау — провел собственное детальное историческое расследование и пришел к неожиданным выводам, проливающим свет на истинные обстоятельства смерти «заместителя фюрера».
В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.