Прометей, том 10 - [175]

Шрифт
Интервал

Но мысль ужасная здесь душу омрачает,
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества убийственный позор.
И над отечеством свободы просвещённой
Взойдёт ли наконец прекрасная заря?[831]

Перечитывая «Деревню», Тургеневы вспоминали беседы с поэтом на Фонтанке, когда в стихах Пушкина и тирадах Николая Ивановича гремела анафема российскому хамству — крепостничеству.

Теперь они жили на чужбине и с нетерпением ожидали вестей из далёкой России. Друзья не отступились от них; с каждой почтой шли к ним письма от Жуковского и Вяземского. И не только письма, но и книжные новинки! 18 апреля 1828 года Вяземский сообщал А. И. Тургеневу: «Пушкин посылает тебе с Ломоноссиком шесть частей Онегина и новые издания Руслана и Бахчисарайского фонтана»[832]. Полтора месяца спустя оказия прибыла в Лондон; 7 июня 1828 года Александр Иванович отметил в дневнике, что он получил «русские книжки и прочёл все 6 песен Онегина, кн. Долгор<укую> и часть Бахч<исарайского> фонтана. Так и обдало Русью! Но не без наслаждения читал поэтов-приятелей, вспомнивших меня в отдалении и почти в ссылке»[833].

Первоначально главы «Евгения Онегина» выпускались отдельными книжками, по мере того как поэт заканчивал их. Шестая глава «Евгения Онегина» вышла в свет в конце марта 1828 года, и Пушкин при первой же возможности переслал её вместе с предыдущими главами А. И. Тургеневу в Лондон.

Чтение «Евгения Онегина» А. И. Тургенев начал с «Разговора поэта с книгопродавцем», который предварял первую главу. Читал и заносил в дневник строки, привлёкшие его внимание.

Блажен, кто про себя таил
Души высокие созданья,
И от людей, как от могил,
Не ждал за чувство воздаянья.

Печальная сентенция Пушкина оказалась близка странствователю поневоле.

Поэт казнит — поэт венчает.

Первоклассный литератор, один из самобытнейших представителей эпистолярного жанра, арзамасец А. И. Тургенев был другом многих писателей, и естественно, что афористическая строка о высоком назначении искусства была созвучна его раздумьям.

Наш век торгаш. В сей век железный
Без денег и свободы нет.

Живя в чужих краях, Александр Иванович видел, как быстро шла посленаполеоновская Европа по торной дороге капиталистического развития, как крушил «сей век железный» старые, веками освящённые установления. И недаром он подчеркнул слова «Наш век торгаш»: эта пророческая для России формула стала уже беспощадным девизом западноевропейского общества.

Но вреден север для меня.

Пора надежд и грусти нежной.

И о былом воспоминать.

Выписывая автобиографическое признание Пушкина «Но вреден север для меня», Александр Иванович думал о себе и о своём брате-декабристе; так расширялось звучание пушкинской строки: теперь это был эпиграф к скитальческой судьбе братьев Тургеневых.

Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный.

Вскоре по приезде в Англию А. И. Тургенев посетил лондонские доки и воочию видел, как загружаются трюмы кораблей, во все части света идущие, видел, как бойко торгует Великобритания изделиями своих умельцев; читая «Евгения Онегина» в столице Англии, мудрено было не выписать эти строки.

К чему бесплодно спорить с веком
Я всё грущу, но слёз уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет.
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растёт, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит[834].

Этот минорный триптих заключает выписки А. И. Тургенева из романа в стихах Пушкина. Под пером Александра Ивановича строки «Евгения Онегина» становятся летописью его собственных переживаний.

Неделю спустя, 13 июня, он записал в дневнике:

«Одна из дам описывала мне с некоторою живостью деревенскую жизнь свою и взаимные посещения знакомых, родных на неделю и часто более в замках их; из слов её и многих других я заметил, что мужчины, особливо мужья, ещё менее любезны в сельских кущах своих, чем в городе: там утро проводят они, рыская на охоте или толкуя о политике; усталые возвращаются домой к позднему обеду, пьют чай, говорят мало и спешат в объятия Морфея, оставляя дам с надеждою увидеть мужей за завтраком с новым аппетитом и с новыми планами — провести утро с верной собакой и с ружьём, и с новым аппетитом возвратиться к верной жене и к верному ростбифу.

Пусть здешний Пушкин опишет здешних Онегиных и здешнюю Таню»[835].

Возможно, что эта мысль вновь мелькнула в его голове в январе 1829 года, когда он посетил поместие уже знакомого нам маркиза Лансдоуна; там снова зашёл разговор о Пушкине — на этот раз с поэтом Томасом Муром. Последний завершал в это время биографию Байрона и попросил А. И. Тургенева ознакомить его с русскими переводчиками английского поэта. Александр Иванович охотно отозвался на эту просьбу. В записке, переданной Томасу Муру, он писал: «Пушкин, образовавшийся на Байроне и талант которого пробовал себя почти во всех жанрах поэзии, — среди них есть шедевры, подражал ему в <стихотворении> „К морю“, в своём „Наполеоне“ и в других произведениях, кои будут жить до тех пор, пока будут говорить на нашем языке».


Рекомендуем почитать
Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел

Воспоминания Владимира Борисовича Лопухина, камергера Высочайшего двора, представителя известной аристократической фамилии, служившего в конце XIX — начале XX в. в Министерствах иностранных дел и финансов, в Государственной канцелярии и контроле, несут на себе печать его происхождения и карьеры, будучи ценнейшим, а подчас — и единственным, источником по истории рода Лопухиных, родственных ему родов, перечисленных ведомств и петербургского чиновничества, причем не только до, но и после 1917 г. Написанные отменным литературным языком, воспоминания В.Б.


Так говорил Бисмарк!

Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.


Тайна смерти Рудольфа Гесса

Рудольф Гесс — один из самых таинственных иерархов нацистского рейха. Тайной окутана не только его жизнь, но и обстоятельства его смерти в Межсоюзной тюрьме Шпандау в 1987 году. До сих пор не смолкают споры о том, покончил ли он с собой или был убит агентами спецслужб. Автор книги — советский надзиратель тюрьмы Шпандау — провел собственное детальное историческое расследование и пришел к неожиданным выводам, проливающим свет на истинные обстоятельства смерти «заместителя фюрера».


Октябрьские дни в Сокольническом районе

В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.


Тоска небывалой весны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.