Прометей, том 10 - [167]
Интересно было бы узнать, от кого заимствовал Алексеев текст «Мнения» Леонтия Магницкого? Не от Пушкина ли, которого этот документ и его последствия особенно интересовали и который в Кишинёве мог раньше других, по своим петербургским связям, получать известия о новом наступлении властей, о судьбе Куницына.
Не на записках ли Алексеева основывался П. В. Анненков, когда писал: «Пушкин уже около месяца жил в Кишинёве, когда книга Куницына, по которой он учился — „Право естественное“, — подверглась запрещению и конфискации по определению учёного комитета министерства народного просвещения, в октябре 1820 года, согласившегося с мнением о ней Магницкого и Рунича. Через год нагнала его весть в том же Кишинёве о полном торжестве мистической обскурантной партии, об исключении четырёх профессоров из стен Петербургского университета и проч. Известия эти, из которых последнее совпало ещё с возбуждённым состоянием умов в Кишинёве, видевшем, так сказать, зародыш греческой революции в своих стенах, и затем дальнейшее её развитие в соседней Молдавии, открыли двухгодичный период настоящего „Sturm und Drang“ в жизни Пушкина»[805].
Во всяком случае, второе место, которое «Мнение» Магницкого занимает в «Сборнике» Алексеева, весьма знаменательно. Может быть, на пропавших листах вслед за первым «Мнением» Магницкого помещалось и второе, выраженное в письме министру духовных дел от 9 мая 1823 года, где Магницкий торжествовал, что его мысли находят подтверждение в новых европейских революциях и что «прошло уже то время, когда рассматривали мы учения сии как вредные только теории вольнодумствующих профессоров»[806].
На 3-м листе алексеевского сборника возникает целый новый пласт кишинёвских мыслей, идей, бесед — Восточный вопрос, занимавший в ту пору Пушкина и его друзей ничуть не меньше московских и петербургских событий. Желание воевать с Турцией, национально-патриотические мотивы были особенно сильны на границе, у края балканских восстаний 1820-х годов (с весны и лета 1821 года восстания в Греции и Дунайских княжествах).
Известно, сколь щекотливым оказалось положение правительства Александра I в связи с греческим восстанием: грекам не помочь — значит утратить выгодные позиции на Балканах; помочь — то есть поддержать подданных, восставших против своего монарха, турецкого султана, — значит нарушить провозглашённый Священным союзом принцип легитимизма. В российском обществе мысль о поддержке греков была сильна. У Пушкина и будущих декабристов русский патриотизм в ту пору хотя и сливался с освободительными идеями, но часто готов был и противопоставить русское дело турецкому, польскому, шведскому.
Те же мотивы, которые побуждали Пушкина в «Исторических замечаниях» приветствовать «унижение Швеции», «уничтожение Польши» и сетовать, что граница России и Турции ещё не проходит по Дунаю, мы находим в его стихотворениях «Война», «Чугун кагульский, ты священ…». Но получалось так, что даже обычный патриотизм, с немалым великодержавным оттенком, был едва ли не преступлением, так как «властитель слабый и лукавый» до самой смерти был с греками двоедушен и движение их, поддерживая, не поддерживал, «к противочувствиям привычен».
Среди разных документов о Востоке, питавших мысли и настроения кишинёвских вольнодумцев, не последнее место должны были занять письма Александра I (разумеется, неопубликованные) к адмиралу П. В. Чичагову, написанные (на французском языке) одно — 2 мая, а другое 7 июня 1812 года.
Первое письмо занимает в сборнике Н. С. Алексеева весь 3-й и половину 4-го листа, второе — с оборота 4-го до середины 6-го листа[807].
Письма доказывали, что незадолго до войны с Наполеоном царь совсем иначе смотрел на восточные дела, нежели в 1822 году, — ни о каком «легитимизме» не думал, а сколачивал на Балканах прорусский блок. Вовсе не беспокоясь, что усиление русского влияния на Востоке ослабит «законного турецкого монарха», он требовал «вооружения жителей в этих странах, которые бы могли поддержать наши военные действия»[808].
В письмах упоминались лица, продолжавшие службу на юге и во времена Пушкина (в частности, И. В. Сабанеев). Послания Чичагову позволяли противопоставить царя «довоенного» царю 1820-х годов (всё то же — «Россия присмирела снова…» и «дней Александровых прекрасное начало…»).
Следующие листы в сборнике Алексеева (оборот 6-го и почти весь 7-й) ещё более «горячи», хотя там помещён всего лишь официальный и отнюдь не секретный документ — «Декларация дворов российского, австрийского и прусского», подписанная в Лайбахе 30 апреля (12 мая) 1821 г.[809].
Над страницами этими (так же как и над предыдущими — о Греции, Востоке) витали настроения и чувства, позже сохранённые в X главе «Евгения Онегина».
Находясь в вынужденном изгнании, писатель В.П. Аксенов более десяти лет, с 1980 по 1991 год, сотрудничал с радиостанцией «Свобода». Десять лет он «клеветал» на Советскую власть, точно и нелицеприятно размышляя о самых разных явлениях нашей жизни. За эти десять лет скопилось немало очерков, которые, собранные под одной обложкой, составили острый и своеобразный портрет умершей эпохи.
Воспоминания Владимира Борисовича Лопухина, камергера Высочайшего двора, представителя известной аристократической фамилии, служившего в конце XIX — начале XX в. в Министерствах иностранных дел и финансов, в Государственной канцелярии и контроле, несут на себе печать его происхождения и карьеры, будучи ценнейшим, а подчас — и единственным, источником по истории рода Лопухиных, родственных ему родов, перечисленных ведомств и петербургского чиновничества, причем не только до, но и после 1917 г. Написанные отменным литературным языком, воспоминания В.Б.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.
Рудольф Гесс — один из самых таинственных иерархов нацистского рейха. Тайной окутана не только его жизнь, но и обстоятельства его смерти в Межсоюзной тюрьме Шпандау в 1987 году. До сих пор не смолкают споры о том, покончил ли он с собой или был убит агентами спецслужб. Автор книги — советский надзиратель тюрьмы Шпандау — провел собственное детальное историческое расследование и пришел к неожиданным выводам, проливающим свет на истинные обстоятельства смерти «заместителя фюрера».
В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.