Прометей, том 10 - [144]
— Какая честь, и что за наслажденье…
Это строчка из «Гавриилиады»…
Много лет спустя, уже после смерти Пушкина, его лицейский однокашник Сергей Дмитриевич Комовский узнает от Алексеева такие строки поэмы, которых больше ни у кого не было: Пушкин, вероятно, решил не называть своих друзей по именам в опасном, кощунственном тексте, но вот что находилось прежде — на месте нынешних 403—406 строк «Гавриилиады» (драка беса с архангелом из-за прекрасной еврейки):
(IV, 368).
Noël и альбом. Знаменитый Noël («Ура, в Россию скачет кочующий деспот!») в подлинной рукописи также неизвестен. Пушкинист прошлого века Пётр Александрович Ефремов записал в своей тетради стихотворение с таким примечанием: «Исправлено по списку с рукописи Пушкина из альбома Н. С. Алексеева»[721]. Те же строки сохранились в сборнике Е. И. Якушкина и в тетради известного литератора и фольклориста Александра Николаевича Афанасьева[722].
Альбом или сборник Алексеева!.. Там же, вероятно, были «Заметки по русской истории XVIII века» и «Гавриилиада», а также стихи, посвящённые Алексееву и «соперничеству»…
Приятель Пушкина и Алексеева писатель Александр Вельтман свидетельствовал: «Вероятно, никто не имеет такого сборника всех сочинений Пушкина, как Алексеев. Разумеется, многие не могут быть изданы по отношениям»[723]. То есть не могут быть изданы, потому что задевают власть, религию, высоких лиц и прочее, чего касаться нельзя, — «по отношениям…».
Уже перечисленного, конечно, достаточно, чтоб понять, какова была пушкиниана Алексеева. Но это ещё далеко не всё.
Вот строки из последнего сохранившегося письма Николая Степановича к Пушкину (23 января 1835 года): «В скором времени я обещаю тебе сообщить некоторую часть моих записок, то есть: эпоху кишинёвской жизни; они сами по себе ничтожны; но с присоединением к твоим могут представить нечто занимательное, потому что волей или неволей, но наши имена не раз должны столкнуться на пути жизни. В заключение напомню тебе об обещанном экземпляре Пугачёва с твоей подписью, которые не раз уж украшали полученные мною от тебя книги».
Вряд ли Алексеев отвечает на письмо — скорее была встреча: Пушкин обещал подарить «Пугачёва…»; как и многих других, уговаривал приятеля составлять записки. Вероятно, «в назидание» познакомил Алексеева с тем своим замыслом, о котором свидетельствует так называемая «вторая программа записок» (1833 год), почти целиком посвящённая кишинёвскому времени (см. XII, 310).
Из письма видно, что, кроме «Пугачёва», были ещё книги, надписанные Пушкиным (и может быть, письма, их сопровождающие)[724] и что существовали записки Алексеева, в которых, конечно, очень много о Пушкине.
Записки, недошедшие ни к нам, ни даже к Пушкину…
Прибавив к собранию Николая Степановича также и взятые им перед смертью письма Пушкина к Липранди, мы поймём, что не слыхали о более значительной из пропавших пушкинских коллекций.
Следы алексеевского собрания ведут к бумагам Павла Васильевича Анненкова.
III
И сохранённая судьбой,
Быть может, в Лете не потонет…
Посмертное, одиннадцатитомное Собрание сочинений Пушкина было завершено в 1841 году. Нового издания дожидались 14 лет, пока за дело не принялись два блестящих генерала — Иван и Фёдор Анненковы, любившие и почитавшие Пушкина, вопреки положенному им генеральскому пренебрежению к памяти поэта.
Генералы были дружны с другим генералом, П. П. Ланским (вторым мужем Натальи Николаевны Пушкиной) и однажды сообщили ему и семье его о своём желании осуществить новое, настоящее издание Пушкина — неполнота и несовершенство посмертного одиннадцатитомника были слишком очевидны!
Получив согласие, братья-генералы заключили с Ланским формальный контракт, и вслед за тем к ним прибыл целый большой сундук, набитый пушкинскими тетрадями и бумагами.
Генералы Анненковы достаточно почитали Пушкина, чтобы понять, как мало у них знаний и опыта для подготовки образцового научного издания, но они сумели уговорить (не без труда!) своего младшего брата, 36-летнего литератора Павла Анненкова.
Павел Васильевич Анненков перевёз к себе сундук с бумагами осенью 1850 года, поработал три года, ещё год потратил на печатание и цензуру (связи старших братьев, конечно, помогли) и в 1855 году выпустил шесть томов (в 1857-м — дополнительный, 7-й том), в которых было много новых или исправленных текстов.
Первый том своего издания Анненков назвал «Материалы к биографии А. С. Пушкина», и хотя уже больше столетия прошло, как вышел этот том и очень многое в нём устарело, но всё же сегодня это одна из лучших, если не самая лучшая, биография поэта.
Тому виною два обстоятельства:
Первое — литературный талант и художественный вкус Анненкова; анненковский научный разбор не губит художественности, а художественность — не за счёт науки.
Второе обстоятельство — богатство его источников.
Ни один исследователь — ни до, ни после Анненкова — не располагал столь полным собранием пушкинских рукописей (позже они «разбрелись»: сам Анненков не вернул Ланским несколько сот листов)
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.