Прометей, том 10 - [101]
(1830; III, 242)
Н. В. Измайлов[479], отмечая отношение Пушкина к кладбищам, говорит только о родовых приусадебных могилах (тут можно ещё прибавить «Дорожные жалобы»: «Не в наследственной берлоге, Не средь отческих могил…»)[480]. Это, конечно, правильно. Но когда Татьяна говорит, что готова отдать всё
(VI, 188)
а Дуня приезжает на могилу станционного смотрителя, а Марья Ивановна перед отъездом из крепости идёт проститься с могилами родителей, похороненных у церкви (жертв Пугачёва?!) — это уже не родовые могилы. Здесь Пушкин щедро отдаёт свои сокровеннейшие чувства и мысли своим избранницам.
Пушкин полностью разделяет высокое верование античности (см. Софокл, «Эдип в Колоне») о том, что могила праведника — сокровище страны и благословение богов[482].
Из того же загадочного отрывка «Когда порой воспоминанье…» мы узнаем, что Пушкин бежит от разговоров, связанных с чем-то очень ему дорогим, о чём люди говорят недолжным образом. Что это не что-то личное, показывает слово «свет»[483], то есть общество, потому что в свете личные дела в присутствии участника этих дел не обсуждались. Поэт готов бежать, но не куда глаза глядят и даже не в свою обожаемую Италию, а на какой-то покрытый тундрой северный островок, точь-в-точь похожий на тот, где он закопает «ради бога» через три года своего Евгения Езерского.
В дошедших до нас строфах десятой главы «Евгения Онегина» идёт речь о декабристских делах — даны характеристики участников движения.
Органичны для «Онегина» переходы, переключения из плана в план: ирония сопровождает Ленского почти до последнего часа его жизни, но Пушкин с невероятной силой и скорбью оплакивает его и возвращается к этому в 7-й главе. В не вошедшей в 6-ю главу (1826) строфе он представляет его как возможного участника восстания на Сенатской площади: «Иль быть повешен, как Рылеев» (VI, 612). И можно быть уверенными, что и их могилы не остались там забытыми.
В своих мемуарах барон Розен пишет, как он ездил по взморью, чтобы найти могилы пяти казнённых друзей[484]. Скорбный интерес, который проявляет к этому месту Пушкин, трижды описывая его («Домик», 1828, отрывок «Когда порой воспоминанье…», 1830 и «Медный всадник»), позволяет нам предположить, что и он искал безымянную могилу на Невском взморье.
Что перемаранный черновик может оказаться строфой «Онегина», мы знаем по тому случаю, когда «Женись. — На ком?..» считалось отдельным стихотворением, пока Т. Г. Цявловская (Зенгер) не догадалась, что это строфа из «Онегина»[485]. Такой же строфой, уже почти готовой, являются и следующие строки «Отрывка»:
Надеюсь, спорить, что этот фрагмент написан по всем правилам онегинской строфы, никто не станет. В последнем четверостишии вместо онегинской охватной рифмы (авва) имеем опять перекрёстную (авав).
Но ведь это перечерченный черновик, и что Пушкин сделал из него потом, мы не знаем. Вначале отрывок просто совсем не обработан и в него к тому же вставлено готовое стихотворение 1827 года («Кто знает край…»).
Над виселицами на черновиках «Полтавы» Пушкин пишет: «И я бы мог как шут», а в стихах Ушаковой — «Вы ж вздохнёте ль обо мне, если буду я повешен?» (1827; III, 56)[486], как бы присоединяя себя к жертвам 14 декабря. А безымянная могила на Невском взморье должна была казаться ему почти его собственной могилой: туда «погода волновая заносит утлый мой челнок»[487].
23 января 1963 г.
Москва
Иван Новиков
За чтением Пушкина
(Публикация Марины Новиковой-Принц)
Иван Алексеевич Новиков — старейший советский писатель (1877—1959) — начал свою литературную деятельность в 1901 году.
Ко времени Октябрьской революции он был автором трёх романов, многих повестей, рассказов, пьес, стихотворений и публицистических статей.
Послереволюционное творчество Новикова обогащается современной тематикой. В повести «Товарищ из Тулы» изображены острые эпизоды гражданской войны. Увлекает писателя и героическое прошлое России. В 1931 году выходит его книга, посвящённая событиям 1905 года, «Город. Море. Деревня». Повесть «Феодосия», вошедшая в этот сборник — о восстании на броненосце «Потёмкин», — первое произведение Новикова, написанное на основе подлинных исторических документов.
«Этот понятный интерес к ближайшему этапу широкого революционного движения органически вызвал, в свою очередь, — отмечает писатель, — пристальное внимание и к ещё более глубоким истокам первого пробуждения революционного движения в старой России: эпоха декабристов, неразрывно связанная с именем Пушкина, и образ великого нашего поэта, преследуемого царским самодержавием, естественно, стал в центре моего творческого внимания»[488].
После своей первой поездки в Михайловское в 1924 году (когда нашей общественностью отмечалось столетие со дня прибытия Пушкина в ссылку) Новиков стал размышлять на тему о художественном воплощении образа поэта. В результате двенадцатилетнего упорного труда в 1936 году вышел роман «Пушкин в Михайловском», а в 1944-м — «Пушкин на юге». Позднее оба романа были объединены автором в книгу «Пушкин в изгнании» (1-е издание в 1947 г.). Она переиздавалась много раз и была переведена на украинский, эстонский, чешский, болгарский, польский и немецкий языки.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.