Прометей, том 10 - [103]
то у его племянника нечто совсем иное. Он воздаёт славу Дмитриеву, Державину, Ломоносову — за то, что они:
Таким образом, мы видим, что у Василия Львовича поэты «бессмертными» стихами воспевают «бессмертную» императрицу, а у Александра Сергеевича поэты пишут для простых «смертных»: они учат их и питают «здравый ум» своих читателей. Весьма любопытно, что здесь Пушкин говорит о высоком значении поэзии, не только как выразительницы чувств, но и как о воспитывающем начале в области сознания, ума.
В этом чрезвычайно значительном для юноши Пушкина стихотворении есть ещё и другие высказывания — не столько о внутреннем мире поэта, сколько, и притом очень определённо, о судьбе поэта в современном ему обществе. Строчки эти столь выразительны сами по себе и каждая из них так подкрепляет и обогащает одна другую, что это место из послания не следует рассматривать, приводя отдельные строки-афоризмы, а надлежит выписать целиком. Пушкин спрашивает у поэта, не думает ли он, что к нему «рекой уже текут» «несметные богатства»,
(I, 26)
Обратим прежде всего внимание на образ червонцев в железных сундуках, которые поэт может «хоронить», то есть прятать. Нельзя не вспомнить при этом «Скупого рыцаря»:
(VII, 110)
Параллель между сундуками с червонцами в послании «К другу стихотворцу» и в «Скупом рыцаре» подчёркивается и ещё одной деталью. В стихотворении второй раз говоря о «сундуках», Пушкин говорит, что они «чистым золотом набиты», а в «Скупом рыцаре» мы читаем, что ещё неполон шестой сундук, следовательно, остальные пять сундуков полностью набиты.
До какой степени память Пушкина сохранила начальный образ, возникший в нём ещё в юности.
Очень своеобразны и для того времени неожиданны размышления Пушкина о судьбе писателей, которых питают «лишь журналы». В ту пору мало кто думал о возможности жить на писательский гонорар, и вообще это считалось даже мало приличным. Пушкин же не раз в письмах говорил о продаже своих произведений как о единственной возможности существовать и дал этой своей мысли стихотворное выражение в виде афористически сжатого высказывания книгопродавца в известном его «Разговоре книгопродавца с поэтом» (1824 г.):
(II, 330).
Юноша Пушкин ещё был далёк от того, чтобы создать эту точную формулу, но он уже предчувствовал и материальные тернии писательского пути. Он приводит в пример нищету таких писателей, как Руссо, Камоэнс, наш Костров. Картина эта и собственные перспективы так невеселы, что он законно вкладывает в уста своего собеседника вопрос о том, почему же он сам пишет стихи:
Все мы помним изумительно милый юмор, которым согрет шутливый ответ Пушкина. Он приравнял себя к пожилому священнику, сильно подвыпившему, в то время как в церкви он проповедовал трезвость. Его ответ гласил:
Но что скрыто за этим юмором? Скрыто утверждение того, что сам Пушкин будет продолжать писать. Его не пугает возможный недостаток средств к существованию. Пусть так, но он не может не писать, ибо чувствует своё дарование. Прямо и открыто заявить об этом своему собеседнику было бы, конечно, неудобно, но он дал это понять за дымкою шутки…
Ещё раз возвращаясь к образу поэта, лишённого дара поэзии, он пускает в него прощальную, тонко отточенную стрелу:
Так в отрицательной форме подразумевая, что его собеседник как раз способен выдать за экспромт длительную свою работу над несколькими строками стихов, Пушкин ещё раз почти открыто смеётся над ним.
Всё это замечательное стихотворение столь же полноценно и заканчивается двумя последними строчками, про которые в Пушкиниане было высказано, что заключающуюся в них мысль молодой Пушкин взял у своего дяди. Приведём эти две строки из стихотворения Василия Львовича:
Сравним с этим заключительные строки молодого Пушкина:
(I, 28).
Ясно видна разница между тем, чему предпочитают покой Василий Львович и молодой Александр. Дядя откидывает прочь «стихи нелепые», а молодой Пушкин произносит очень глубокое суждение, относя его лишь формально к своему собеседнику. Собеседника ждёт не слава, а «бесславие», и потому его собственное высказывание носит характер глубокого раздумья как бы уже о самом себе.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.