Прометей, том 10 - [105]
Пушкин говорит о душевных бурях и житейском горе своих друзей, которые испытывают их… где? И сразу же отвечает:
Перед этими последними двумя строками следовало бы поставить логически оправданное тире, и тогда всё стало бы, вероятно, ясно и без такого указующего «перста понимания».
Полагая, что читатели и сами знают, кого вспоминал Пушкин из отсутствующих на празднике друзей своих, мы хотим в заключение обратить внимание ещё и на то, как, говоря о других, Пушкин раскрывает в этих немногих строках и самого себя.
Вообще следует заметить, что писатели невольно говорят и сами о себе в прямой зависимости от того, о ком они говорят, чтó говорят и в особенности как говорят. Мы уже не останавливаемся на этих ярких противопоставлениях: пиров разгульной дружбы и сладких таинств любви — пустынному морю и мрачным пропастям земли, всё это говорит само за себя. Но какой же широкий охват в душе самого выступающего автора стихотворения — охват и географический, и психологический. И какие разнообразные и чувства, и настроения, и какие противоречивые политические судьбы поэт как бы накрыл единым своим голубым небосводом из восьми коротких строк!
Как это понять? Как чисто словесную радужную игру, которая пусть артистически блестит «и тем, и этим»? Но разве это хоть сколько-нибудь применимо к Пушкину?
Ответ простой: разумеется — нет!
Простые человеческие отношения возможны, конечно, по отношению к довольно большому числу людей, нас окружающих. Но здесь дело вовсе не в том.
У Пушкина в этот день, в этот вечер были свои слушатели, и, обращаясь в первую очередь к ним и давая такую резкую и потрясающую картину, он как бы говорил: «Так что же, вы равнодушны к судьбам наших общих друзей, которые не только путешествуют в трудных условиях, но и пребывают насильно заключённые в мрачных пропастях земли? Мыслимо ли это? Ведь ежели мы друзья, то в этом-то случае не должна ли вылиться эта дружба в нечто другое, чем разгульная дружба на пирах? Ведь ежели я открываю единое общее объятие, так разве это не обязывает и вас — всех вместе и каждого в отдельности — вернуть их, наших друзей, за наш общий праздничный стол?»
Пушкин не помянул среди всего другого о своей поэтической работе. Но он просто её дал. Он ещё верил в ту пору в возможность смягчения участи декабристов и этим коротким стихотворением и заключённым в нём пламенным призывом и сейчас встаёт перед нами его изумительный гений — и поэта и человека.
1951 — 1956
Письма. Документы
Т. П. Мазур, Н. Н. Малов
Новые материалы о Пушкине
Многозначительные слова писал Пушкин брату Льву о Н. Н. Раевском-младшем (из Кишинёва 24 сентября 1820 г.): «Ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные…» (XIII, 17).
Переписка между младшим сыном Раевских и Пушкиным не дошла до нас (кроме двух черновых писем поэта к нему); до декабрьского восстания она была довольно оживлённой[491], но, может быть, после 14 декабря Пушкин, опасаясь скомпрометировать друга, перестал ему писать.
В семейных письмах к Н. Н. Раевскому-младшему сохранилось несколько упоминаний о Пушкине[492].
11 октября Ек. Н. Орлова пишет брату Николаю в Тифлис из Милятина:
«…Я получила через Рубина[493] письмо от Вяземского, который сообщает мне о возвращении Пушкина в Москву. Он спрашивает у меня твой адрес, чтобы тебе написать. Он окончил свою трагедию Борис Годунов, о которой говорят, что это прекраснейшее поэтическое произведение. Государь принял Пушкина со всей возможной добротой и милостью и сказал ему, что сам будет цензором его сочинений…»
Письмо датируется 1826 годом по содержанию.
Пушкин был привезён в Москву из михайловской ссылки 8 сентября и, видимо, сразу же по приезде начал поиски Раевского.
20 января 1827 года мать Николая Николаевича, Софья Алексеевна, пишет ему в Тифлис из Болтышки — имения Раевских в Чигиринском уезде Киевской губернии, вблизи Каменки:
«…Не знаю, известно ли тебе, что во время коронации государь приказал вызвать Пушкина из его ссылки в Москву, сказал ему, что он свободен и что он сам будет цензором сочинённой им трагедии. Он (Пушкин. — Т. М., Н. М.) теперь в Москве, и Мария видела его там…»
Мария Николаевна Раевская-Волконская по дороге в Сибирь видела Пушкина в конце декабря 1826 года у княгини З. А. Волконской.
Раевские внимательно следили за литературой, и 13 января 1828 года Елена Николаевна Раевская пишет Николаю в Тифлис из Болтышки:
«…Вышли граф Нулин Пушкина и Наталья Долгорукая Козлова, которые я постараюсь тебе доставить, если ты останешься в стране (в Грузии. — Т. М., Н. М.)…»
«Граф Нулин» был опубликован впервые в «Северных цветах» на 1828 год — этот альманах, издававшийся другом Пушкина Дельвигом, вышел в свет в конце декабря 1827 года в Петербурге.
28 апреля 1829 года Ек. Н. Орлова пишет Николаю в Тифлис (видимо, из Милятина):
«…Пушкин, который увидит брата А. и который только что приехал из Петербурга в Москву, вероятно, расскажет тебе всё то, что ты захочешь узнать. Он, конечно, привезёт тебе литературные новинки, поэтому я ничего не посылаю тебе в этом роде, тем более что ты даже не поблагодарил меня за то, что я тебе посылала раньше…»
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.