Прокурорский надзор - [17]

Людмила рассказывает новости. Мама после моего осуждения и смерти отца сильно сдала. Думает менять квартиру на Ленинград: там мои сестры. Надо отдать Людмиле справедливость — в это время она очень поддерживала маму, помогала ей. Воспользовавшись отсутствием сына, пытаюсь уговорить Люду хорошо подумать — ведь семью необходимо сохранить для Стасика. Обещаю, что никогда не попрекну… Получаю туманное: «… Там видно будет..».

В комнате две кровати. Мы со Стасей ложимся вместе, как часто спали дома на моем диване. Во сне Стасик обнимает меня своей теплой ручонкой. Я боюсь пошевелиться, чтобы не разбудить сыночка. В комнате светло — за зарешеченным окном фонарь. При его свете смотрю и не могу наглядеться на милое детское личико…

Будят нас знакомые мне звуки — утренний развод на работу. Отчаянно фальшивя, выводят бодрые марши трубы. «Бум-бум-бум» — грохочет барабан. Надтреснутыми медными голосами вторят ему литавры. Оркестром руководит мой друг Сергей Лозовой. Ради этого ему пришлось освоить еще один инструмент — трубу. Уж какую там — тромбон, горн или еще как там называется… Я не музыкант, не разбираюсь. Этот оркестр — гордость замполита. Того, что из шоферов… И главная, если не сказать — единственная работа Сереги. Ведь он руководит КМС (культурно-массовой секцией). Или, по-вольному, завклубом. Еще в его обязанности входят ежедневные репетиции с участниками оркестра (за что, кстати, музыканты получают дополнительное питание), а также проведение праздничных мероприятий. Впрочем, это не шибко обременительная нагрузка — довольно часто праздники, как, впрочем, и выходные дни, зэки проводят на своих рабочих местах. Как правило, вечером, на проверке по громкоговорящей объявляется: «… в связи с производственной необходимостью… объявляется рабочим днем… Дни отдыха будут предоставлены по скользящему графику!» Последнее предложение подхватывается сотнями здоровых глоток и оканчивается хохотом. Хохочет вся зона — никто и никогда еще не видел этого «скользящего графика», как и выходного дня, предоставленного в соответствии с этим мифическим графиком. В месяц у каждого работяги почти не бывает больше… одного выходного! Явное нарушение, но кому будешь жаловаться?

«А у вас тут весело», — замечает Людмила. «Ага, очень весело…», — соглашаюсь я. Стасику музыка нравится, он расспрашивает, кто играет на чем. Объясняю, как могу, а самому не по себе… Кончается свидание… Завтракаем остатками «вкусностей», привезенными Людой. В дверь стучится Иван по кличке «Молдованин» — симпатичный черноусый сержант, управляющий этим уголком семейных встреч. «Молдованин» жаден и непорядочен. Корыстолюбие его не знает границ, и на этом умело играют «блатные». Многое из продуктов, привезенных родителями или женами осужденных, каким-то образом оказывается в зоне и отнюдь не у тех, кому было предназначено. За соответствующую мзду, разумеется. Как говорят бесконвойники, каждый день Иван топает к себе домой с тяжелым баулом. А если учесть, что стосковавшиеся родственники привозят, как правило, все самое вкусное, то, полагаю, стол «Молдованина» по обилию деликатесов может сравниться разве что только со столом какого-нибудь крупного номенклатурного работника. Да и с «презренным металлом» проблем нет…

В последний раз прижимаю к себе Стасика, прощаюсь с Людмилой и иду в зону. Меня не обыскивают. Знал бы, прихватил чего-нибудь из продуктов… А так проношу только несколько пачек сигарет, привезенных Людмилой по моей просьбе, ребятам.

Теперь необходимо вооружиться терпением. Прошедшие суд иногда месяцами ждут отправки на «химию». Хотя, чисто логически, человек освобожден, хотя и условно, на «стройки народного хозяйства» дорога ему лежит только через «казенный дом» — то бишь, тюрьму. Но в условиях, когда неделями, а подчас месяцами, еще не осужденные люди находятся в КПЗ или СИЗО без всяких там «бюрократических игр» в виде санкции прокурора, это такая мелочь, что и обращать внимания не стоит…

Слоняюсь по зоне, от нечего делать из «капа» орехового дерева вырезал трубку «Бате» — начальнику отряда. Он давно меня просил. Получилось ничего. После полировки голова хитро прижмурившегося китайского божка ожила. «Батя» доволен. Пожилой, весь седой капитан дотягивает здесь до пенсии. Не скажу, что его уважают или любят — здесь не любят никого — то относятся зэки к нему неплохо, стараются не подводить, чтобы не заменили на какого-нибудь службиста. У нас с ним отношения хорошие — он не раз помогал мне в деликатных вопросах, и мне хотелось сделать ему на память что-нибудь приятное.

По просьбе «прапора» по кличке «Собаковод» вырезал из эбонита головку негра на ручку переключателя передач в его «Москвиче». Повода для «особого» отношения к «Собаководу» у меня нет, хотя и не видел от него тех подлостей, которые в изобилии выпадают на долю других. Любимое его развлечение — неожиданный несильный, но резкий удар ниже пояса, от которого человек сворачивается пополам. И хотя распускают тут руки многие, и большинство зэков даже не обижаются, тем не менее в круг симпатичных мне людей он не входит. Просьбу его я выполнил потому, что никогда не резал из эбонита, и мне было интересно попробовать — тем более, «Собаковод» принес первоклассный инструмент. Кроме того, он обещал кое-какие продукты для «прощального ужина», который я, согласно традиции, хочу устроить друзьям.