«Подари мне ночь, подари мне свет,
Подари мне то, чего в мире нет,
Я пойду за тобой…»
Песня тревожила. Джер поймал себя на том, что впервые за вечер рад громкому голосу менестреля. Нет, сам-то голос больше нравиться ему не стал, но вот мотив и слова…
«Подари мне снег, подари мне дождь,
Всё, что любишь ты, всё, чего ты ждёшь, —
Подари мне любовь!»
Если бы я умел петь, если бы я посмел, если бы не та ссора на площадке… если бы он вошёл сейчас, увидел меня и улыбнулся. Если бы я не услышал сказанных не мне слов. Если бы я не был трусом.
Странно: голос к песне совершенно не подходил, как одежда худого не идёт толстяку. Джер поискал глазами знакомого слугу. Тот (может, дело в неком особом чутье слуг?) немедленно появился рядом.
— Пожалуйста… — он чуть помедлил, сомневаясь, но всё-таки решился: — Позови мне менестреля.
— Позвать? — юноша с ошеломлённым видом закрыл рот и кивнул. — О… да, милорд. Сейчас, милорд! — и даже его походка стала растерянной. Джер вспомнил эллин и со вздохом признал: а чего ещё ждать.
Менестрель растерянным не казался. Казался он спокойным. А под покоем — весьма встревоженным.
— Присядь, — велел Джер. Слуга с любопытством глядел на них, стоя поодаль, но заметил его взгляд, покраснел и исчез. Менестрель послушно сел — настороженность и склонённое лицо. С виду ему было лет шестнадцать. Как мне, думал Джер, и слуге, и здешнему сыну Обета, но все мы — такие разные…
— Последняя песня, — начал он, менестрель напрягся сильней, и сомнения пропали. — Она же не твоя?
Удивится, предполагал он, или испугается. Но менестрель посмотрел на него почти с вызовом.
— Не понимаю, милорд. Почему вы решили, милорд?
— Свою, — объяснил Джер, — ты спел бы правильно. Я тебя слушал очень внимательно.
— Милорд столь хорошо разбирается в музыке?
— Милорд разбирается в людях, которые говорят правду. Или не говорят. Кто пел её при тебе?
Менестрель молчал и глядел отнюдь не дружелюбно. И говорить правду явно не собирался.
— Уходи, — тихо сказал Джер. — Я не хочу, чтоб тебя обидели или выгнали без денег, но выносить тебя больше не могу. Если б ты только плохо пел, я потерпел бы, ведь дом не мой, и я тут не один. Но брать чужое и выдавать за своё — это ложь и воровство. Даже если речь о песне.
Конечно, он ушёл; но удовлетворения Джер не ощутил. Он всё ещё слышал ту песню, немножко по-другому… очень по-другому. Он зажмурился, и у призрачного голоса сразу появилось лицо… в эллине. Я дурак, я должен был спросить прямо, назвать имя, я же помню имя, но почему, почему я думаю так?
— …всех Рыцарей тошнит от менестрелей! — он поднял ресницы: трое юношей, среди которых был тот слуга, и девушка. Ребята смеялись, а говорила она. — Жалко, я хотела потанцевать, вот явился некстати!
Стояли они довольно далеко. И вовлекать в беседу его, конечно, не намеревались. Но…
— Неважно, менестрель или нет! — он привстал; компания мигом перестала смеяться и дружно на него уставилась. — Но он пел неверно, портил чью-то хорошую песню, и я… — он осёкся: они почтительно кивали, но он-то хотел, чтобы его поняли, — а они не понимали. И не поймут, что он им ни скажет. На их лицах большими буквами написано: ну ясно, Рыцарь, а Рыцарей тошнит от менестрелей. И всё.
Джер снова лёг на подушки и закрыл глаза. Сочтут его надменным или грубым; ну и пусть. Чувство радости, с которым он ехал сюда в фургоне Нелии, исчезло: его сменила неожиданно острая печаль; даже аромат миал наполнился горечью. Подари мне то, чего в мире нет, я пойду за тобой… Не пошёл ли я за несбыточным, нереальным? Я говорил тогда Керу — я живу, а не тоскую о том, кому до меня нет дела… а правду ли говорил? Рыцарь. Но я не верю в злые помыслы всех в мире Вэй, мне нравятся песни менестрелей и не нравится манера запихивать их в эллин, и Великих Тайн мне пока не открылось… а Кер сказал, Рыцарем зваться нельзя, если у тебя нет друзей. Но что же мне делать, если единственный, с кем я хотел дружить, столь высоко, и я старался изо всех сил, но так и не смог дотянуться…
— Ты спишь? — промурлыкал голосок. Юноша не сразу понял, что обращаются к нему, но так и было: его ещё тронули за руку. — Спать на полу в гостевой не очень уютно. Тебя обязательно звать милордом?
— Лучше Джер, — сказал он. Девушка сидела возле него, расправляя широкую юбку, и улыбалась.
— А я Лана. Джер — красиво звучит. Но коротковато для высокого лорда, а? Как будет целиком?
— Джерин Вэлиан Ситтин, — покорно назвался он, — из Замка Эврил. А ты… вы откуда, сьерина?
Она рассмеялась. На коротких, мелко завитых светлых волосах дрожали голубые лепестки миалы.
— Вообще из Вязов, как Тирис, — она кивнула на проходящего мимо хозяйского сына Обета. — А тут я работаю, ну, по дому: вытереть пыль, подмести, всё такое. Он тебе не нравится, потому что из деревни?
— Тирис? — Джер немного смутился: она за ним наблюдала? — Дело не в деревне. Я… его плохо знаю.
— Ой, ладно, — фыркнула Лана, — он задавака, все видят. Нос кверху и пошёл, будто сам Верховный. А вот ты вроде нет. Я думала, ты ещё хуже. Крутой воин, Заповеди, Свет, а мы тут под ногами шныряем.
— Я не отношусь так к людям! — он подавил безнадёжный вздох. — Ты это решила из-за менестреля?