Они шли по лесу и молчали. Обоим было о чём грустить, а тёплая близость пропала куда-то, и оба страстно желали прервать напряжённое молчание, но не решались. И обед не помог: Вил грыз птичье крыло с видом мученика, терпящего ужасные пытки, да и Энтис, обычно не страдавший отсутствием аппетита, жевал через силу и брезгливо морщился, будто утку не поймал, а подобрал недоеденное за стервятником. И недоумевал: на небе ни облачка, а кажется, всё затянуто тучами без единого просвета. А чему удивляться, самый чудесный солнечный день станет унылым и серым, если у Вила такое чужое, холодное лицо. Правда, он наконец-то заговорил, даже начал шутить… но уж лучше бы и не начинал!
Когда вдали показались верхушки стреловидных башен Эврила, истории у Вила пошли откровенно непристойные, и тут Энтис не выдержал: встал посреди дороги и зажмурился, прижав ладони к вискам.
— Ты что? — Вил нерешительно тронул его за плечо: — Устал? Голова болит?
— Мне тяжело, — тихо отозвался Энтис, — когда ты делаешься таким… далёким. Будто и не со мною. Я таких шуток не люблю, ты знаешь, но говоришь. И вовсе тебе сейчас не весело, зачем же ты смеёшься?
— А что, надо поплакать? Это запросто. Тебе как, на весь лес или потихонечку?
Серые глаза широко раскрылись.
— Милорду слова мои не нравятся? Ну так я ж менестрель. Грязь из канавы. И шутки у меня оттуда, и манеры. Ты не огорчайся, тебе недолго терпеть осталось! Вон твой Замок, отсюда видать. Тебе туда, мне назад… к дружкам тех охотничков в гости, отдать, что с тебя взять не успели. А тебе — в ванну с розовым маслом и в шёлковую постельку. Отдыхать от грязи вроде меня.
— А я думал, ты хочешь… Ох, когда ж я поумнею! — Энтис вздохнул. — Я могу дать тебе клятву крови.
Он решительно взялся за рукоять меча. Вил схватил его за руку:
— Погоди. Какая ещё клятва?
— Ты часть моего сердца — навсегда, в Сумраке и Мерцании Изначальном. Если мне и придётся на время пойти в Тень, я вернусь к тебе снова. Ты мне веришь?
Вил опустил глаза.
— Нет.
Он будет молчать, глядя в сторону, или ударит. Лучше второе. Я больше не вынесу его молчания!
Энтис не ударил. Осторожно, едва касаясь, провёл по его щеке кончиком пальца.
— Вил. Тогда я поклянусь на мече.
— Не надо. — Он поморщился и в полном отчаянии пробормотал: — Я всё равно не поверю. Извини.
Через несколько минут тишины он осмелился поднять глаза. Его друг был невыносимо печальным.
— Разве так говорят мужчинам — ты часть моего сердца? Это для девушек. Что ты хотел сказать мне?
— Любят не только девушек, — с грустной улыбкой возразил Энтис. — Друзей тоже.
— Ты Рыцарь, Энт! А я совсем никто!
— Ты мой лучший друг. И значишь для меня очень много. И ты сражался за меня. И я тебя люблю.
— Почему?! — простонал Вил, тщетно пытаясь спрятать от него пылающее лицо.
— Не знаю. Почему мы такие, какие есть? Почему я здесь, с тобой? Почему ты мне не веришь?
Вил передёрнул плечами. Мерцание, как бы сделаться невидимым? И снова научиться ему лгать…
— Я никому не верю, Энт. Никогда. Только маме, а она умерла. Не обижайся. Прости.
— Я не… не обижаюсь. — Энтис судорожно глотнул. — Но ты же знаешь, Рыцари не обманывают.
— Других — нет. Только себя.
Ну вот… И самые добрые боги не помогают идиотам!
— Тебе ведь по правде-то не я, а песни мои нравились. Ты и я — это здорово, это как сказка, но она кончается, Рыцарь. Тебе опасно по дорогам шататься. Я тебя не всякий раз смогу защитить, у меня ж Чар, как у младенца…
Вил замер с открытым ртом. Я всё-таки сказал. Боги, зачем?! Осталась бы у Энта хоть память о нём хорошая — о том, что та девушка назвала «доблестью». А теперь?! Боль? Отвращение?
— Теперь у тебя есть не только Чар, но и наши уроки, — заметил Энтис. — И вчера ты прекрасно сумел меня защитить. И почему ты берёшься судить, кто мне дорог, кто нет? Уж в своих чувствах я разбираюсь.
Его друг ошеломлённо таращился на него, ушам своим не веря, не понимая совершенно ничего.
— Ты не расслышал? Я касался Кружев. Я Чар-Вэй. Тебе ясно?
— Нет, — примиряюще возразил юноша. — Ты просто владеешь Даром. Ну и что? Я давно знаю.
— Давно? — пролепетал бедный Вил, мечтая раствориться в воздухе.
— Дар струится из-под твоих пальцев на струнах минелы, — Энтис казался удивлённым. — И в голосе твоём он всегда. Мог ли я, слушая твои песни так долго, не увидеть Дара?
Вил глядел в землю. Голова кружилась, и ветер был резкий, холодный, а он — лёгкий, как пушинка…
— И что мне делать с тобою?
— Что? — Энтис вдруг рассмеялся: — Ох, Вил! Ну что ты можешь со мной сделать?
— В Замок отправить немедля, — полушутя, полусерьёзно предложил Вил. Смех сразу оборвался.
— Но ты же сам сказал, иначе я бы не стал… За то, что я заметил твой Дар, ты велишь мне уйти?!
— Ох. — Вил сел в траву и устало потёр лицо. — Послушай. Ведь Рыцари вейлинов ненавидят.
— Я не умею ненавидеть, Вил. А ты никакой не вейлин! И Орден не…
— Орден, — перебил Вил, — меня не волнует. Я с тобой говорю. Дар у меня с детства, я без него себя и не помню. Если б нашёлся Магистр, чтоб учить взялся… — он вздохнул. — Только кому я нужен?
— Магистрам ученики всегда нужны, — удивился Энтис. — Я думал, им без учеников нельзя. И они всё время ищут и ловят несчастных вроде тебя… — он покраснел. — Прости. Я не хотел обидеть.
