Проклятие Звёздного Тигра. Том III - [11]

— Про Трента, наверно, — вставил Вил, зябко вздрагивая и обхватывая плечи руками.

— Мама на это: «Уж ему-то не отвертеться, бедному мальчику», а отец отвечает: «Зато он умеет со вкусом одеваться и выглядеть любезным, на него хотя бы смотреть приятно». Они смеялись, но глаза у них были невесёлые, и она ещё сказала — можно дорого заплатить за шаг на семь веков в прошлое. Я не понял, поэтому и запомнил. Какое прошлое, почему мальчик… Разве магистры молодые бывают?

— Трента она мальчиком назвала? Это она пошутила… — Вил покачался с носка на пятку. — Если он не совсем уж старик, он мог её желать… понимаешь? Тогда он сделал это за то, что она не согласилась.

— Вот урод! — с чувством прокомментировал Энтис. — А старый или нет, им неважно. Всадник-из-Бури был с такой красавицей, все глаз с неё не сводили, а ему, говорят, лет триста. А почему ты решил, что она не согласилась? Неужели кто-то может отказать магистру и Лучу?

Вил грациозно опустился на мох в свою любимую позу — ноги скрещены, ладони лежат на коленях. Даже после возни с травами, рассеянно думал Энтис, руки у Вила чистые, и ногти не обломаны, как у него, и грязи под ними совсем нет, и как это у него получается, непонятно…

— Наказывают, — сказал Вил, — именно тех, кто сопротивляется. А она, похоже, умеет сопротивляться. В ней нет покорности. Этаррис наверняка поможет. Я слышал, он красивых девочек очень даже любит.

— Красивых, — повторил юный Рыцарь, задумчиво взирая на девушку. — А она красивая, Вил?

Его друг взглянул на него с явным недоумением.

— Да, конечно. Очень.

Энтис сидел на краешке постели, обняв колени руками. Вил заснул, едва лёг… счастливчик. А он всё смотрел на девочку, чья судьба так властно ворвалась в его собственную — а он даже не знает её имени! Яд Чар-Вейхан обращает в рабов навеки… Он должен расстаться с другом, должен вернуться, и что с ним будет?.. но выбора у него нет. А что ему придётся сделать потом, когда она проснётся?

Перестань. Это просто старая легенда… и он сам в неё не верит.

Почему он сказал, что она очень красивая? Мы ведь, кажется, покончили со сказкой о Чар-Вейхан?

Его никак не оставляло неприятное чувство: сегодня он очень близко подошёл к обману. На волосок от нарушения заповеди Истины. Вилу или себе почти солгал, он не понимал. А вот тревога оставалась.

Вил убеждал меня, как Рыцарь. Забота о чести Ордена и неприязнь к Звезде. И он был прав, прав во всём. В отличие от меня. Ему надо было родиться в Ордене… а мне, может, хватило бы и дороги?

Звёзды побледнели, небо из густо-синего превратилось в нежно-голубое: близился рассвет. Энтис уткнулся лбом в колени. Лица будто нарисованы на внутренней стороне век: лицо девушки, лицо Вила. Интересно, какие у неё глаза? Карие, серые, голубые? Или ярко-синие, как полуденное летнее небо? А может, чёрные и блестящие, словно глубоко внутри горит таинственный ледяной огонь…

Он взглянул на друга… и замер: над Вилом стоял зверь. Огромный, лохматый, чёрный. Нос зверя шевелился, издавая негромкое сопение, висящие лопухами уши слабо подёргивались. Зверь поднял морду и посмотрел на него долгим изучающим взглядом — совсем не звериным! Круглые жёлтые глаза без зрачков словно читали его. Он хотел зажмуриться, но не мог. Он вообще не мог пошевелиться. Он ощущал себя, и Вила, и девочку, и всё вокруг чем-то вроде сна — всё, кроме зверя с янтарными глазами (должно быть, потому, что зверю и снился сон). Тот, кто всегда шёл, куда звали желания сердца, вдруг оказался пленником чужой воли — в полной зависимости от существа, которое даже не было человеком! Нет, гнева он не испытывал: пугающее чувство несвободы захватило его целиком, сковало и тело, и разум. Он не сдвинулся бы с места, даже если бы зверь подошёл и сомкнул челюсти на его плоти.

Зверь оскалился, зевнул и облизнулся, недвусмысленно давая понять, что не прочь перекусить. А на завтрак, кажется, выбрал Вила… Энтис перестал дышать. Пасть, полная белоснежных зубов, которая запросто могла откусить голову целиком, раскрылась над Вилом… и тут зверь посмотрел на Энтиса и подмигнул. Кричать у него не было сил; он хрипло втянул воздух сквозь зубы, издав нечто среднее меж писком мыши в кошачьих когтях и сдавленным рыданьем. Зверь вывалил алый язык и улыбнулся.

— Ух ты! — ясно и безмятежно прозвучал голос Вила. — Какая псина!

Наваждение рассеялось. Чёрный пёс плюхнулся на траву рядом с Вилом и принялся старательно его облизывать. Больше всего ему приглянулось лицо, но Вил проворно вздёрнул голову, и псу достался только подбородок. Зато руки и грудь были в его распоряжении, и он усердно ими занялся, положив на Вила передние лапы — то ли для удобства, то ли на всякий случай, чтобы не сбежал. Вил и не пытался сбегать — ласково трепал густую шерсть и смеялся. Энтис мог думать только об одном: не расплакаться.

— Ах ты, собачища! — ворковал Вил, нескрываемо наслаждаясь сюрпризом. — У, какой здоровенный, прямо бир! И зубы — покажи-ка зубы! — молодец, хороший пёсик… не зубы, а кинжалы! Загрызёшь бира, а? С этакими зубами никакой бир не страшен! Энт, глянь, не глаза, а чистый мёд! — и желая облегчить другу рассматривание глаз, обеими руками поднял собачью голову и повернул к Энтису носом. Глаза, кстати, зверюга закрыла. В отличие от пасти. Та, как нарочно для него, широко распахнулась.