Проклятие императорского дома - [46]

Голос Цесина едва заметно дрожит. Сестра его жены замужем за сыном сестры невестки старшей сестры барона Далгана. И никто не может знать, насколько глубоко Император решит вырезать эту опухоль.

Конечно же, Амела знает и такие детали. Как можно больше мелочей про каждого. Безусловная любовь Императора помогает выжить лишь на первых порах; всегда следи, у кого и какие источники власти, чтобы не оступиться позже.

Как ни странно, этому ее научил ее единокровный брат. Тот, смешной на первый взгляд. Обреченный ходить в женском платье. В тот день, когда отдал ее няньке кольцо матери, а та его взяла, но свою часть сделки не выполнила, и Амела выжила.

Кому бы Сенниления мог бы на это пожаловаться? У него не было даже власти уволить эту няньку. Одиннадцатилетний мальчишка усвоил урок и больше в лоб не действовал. И Амела тоже.

Впрочем, здесь Сеннилении места нет, и не стоит о нем думать.

Это суд, и тут есть места для Малого аристократического совета, вон они, сидят внизу, напряженные, испуганные: Далаган — большое семейство, а аристократы — тесный кружок и давно так или иначе все друг на друге переженились. А Император любит подрезать рода аристократов как кусты, особенно веточки из Малого совета.

Тут есть место для Императорского секретаря — вон, стоит за стойкой. Он здесь обвинитель. Распухшие папки с бумагами государственной важности неопрятными стопками громоздятся на стойке, и Цесину приходится вытягиваться вверх, чтобы люди видели его лицо, когда он открывает папку и читает. Листы то и дело с шуршанием слетают на низенький столик подле секретаря, за которым писарь питается вести протокол заседания.

Когда писарь зевает, он прикрывает рот ладонью и искоса посматривает на Цесина: а ну как начальник заметит его скуку?

Адвокату тут места нет. Не на внутреннем Императорском суде. Теоретически мог бы возразить кто-то из Малого совета. Практически — никто не решится.

Тут есть место для Императора: они с Амелой сидят на возвышении, и мягкий бархат спинки малого трона, на который ее усадили, греет спину.

Она сейчас сидит на месте наследника, но наследник не явился. Братец Шан слишком слаб духом для наследника.

Не того сына отец решил обрядить в женское платье. Шан бы смирился.

Рядом с малым троном — отцовский трон. Огромный трон. И отец… тоже рядом.

За спинкой, конечно, телохранители. Но отцу не нужны телохранители. Он при мече. Своем боевом мече. Такая тусклая, совсем не внушительная на вид штуковина. Ну, большая железяка.

Упившаяся крови железяка.

Жаждущая крови железяка.

— Признаю, — твердо говорит Якон.

Совсем мальчишка, скорее всего, сочувствует Тали и сопротивлению Нириса. Иначе бы не стал так рисковать.

Смотрит гордо и прямо вверх, на Императора, выпрямил спину, подобрал намечающийся животик, напыжился. Глупый. Кажется, так еще до конца и не понял, что умрет. За сотрудничество с сопротивлением Нириса его вообще должны были вздернуть без суда и следствия, как простолюдина, и вздернули бы, если бы не тот бесконечный список привилегий, которым обладает его клан.

Амела растерянно оглядывается.

Из-за бьющего в глаза магического света она не может толком различить выражения лица отца, и это опасная ситуация. Когда она подрастет достаточно, чтобы это не казалось слишком уж странным, она обязательно договорится с лордом Энтелем о знаках для приглушения света. Но сейчас она ничего не может поделать.

Отец скучающе вздыхает и поднимает руку прежде, чем Цесин успевает задать следующий вопрос.

— Ты, — говорит от Арану Далагану, старшему из пяти братьев Далаган, — почему отца нет на заседании?

— Он умер от горя, ваша Ваша Милость. Когда мы узнали о том позоре, что навлек на наш род Якон, его хватил удар. — лицо у Арана бледное, под глазами залегли круги.

Этот полный мужчина средних лет трясется, как студень, но Амела никак не может понять, только ли страх тому виной или гнев тоже.

Якон как-то странно выдыхает, горбит вдруг плечи. Похоже, ему никто не сказал.

Аран падает на колени, и вместе с ним, как по сигналу, на колени встают все представители клана Далаган. Зал надолго заполняется шумом, шелестом одежды, стуком костей по мраморному полу, кряхтением; Далаганов много, и никто не посмел проигнорировать приглашение Императора. Даже Ранила Ахитисс, молочная сестра предыдущей Императрицы, бездетная вдова Великого Принца Олина, одна из немногих выживших в Прорыве Алой Луны, встает со своего почетного места и пробирается между другими креслами Малого совета. Она идет к Императору, осторожно ступая между подолов платьев и плащей родственников, распростертых на полу, приходит мимо братьев, старшего и младшего, и старшему ободряюще кивает, но на Якона даже не смотрит. Она оставляет свой клан за своей узкой и прямой, несмотря на возраст, спиной, и, аккуратно подобрав юбки, встает на колени у самой первой ступени лестницы, ведущей к императорскому возвышению.

Она склоняет голову, опирается артритными ладонями на холодный мрамор и целует эту ступеньку.

А потом говорит:

— Это непростительно, Ваша Милость. Это предательство мой род может смыть только кровью.

Император качает головой.