Проклятие императорского дома - [43]

— Ли? — спросил Ушгар неожиданно мягко, и Лэйли поняла, что может отказаться.

Наверное, отказ ее даже понравился бы Ушгару. Но очень сильно осложнил бы дело.

— Да, Ушгар. Ирай, пойдем, — она шагнула вперед и протянула ученику лорда Энтеля руку, пока тот не отгрыз себе пальцы совсем.

Ирай отшатнулся было… но потом, поколебавшись, ее руку принял, как положено, запечатлев легкий поцелуй на пыльном запястье.

Лорд Энтель посмотрел удивленно, но ничего не сказал.

— Мы выделим вам лучшие апартаменты, — сказала Лэйли на прощание.

И, чуть позже, когда они спустились к дороге, она сказала Ираю, чтобы разбить, наконец, это тягостное молчание:

— Видишь, я сдержала слово! Ты у меня в гостях.

Он посмотрел на нее как-то дико, усмехнулся горько. Выплюнул:

— Лучше бы ты слов не держала. Догостился уже…

Лэйли вздрогнула, кожей ощутив непонятную ей ненависть, и больше заговорить с ним не пыталась.

Может, потом.

Когда перестанет пальцы жевать и решится поговорить нормально.

19. Ирай

— Я хочу, чтобы он тоже пошел, папочка! — капризно протянула Амелаилла, — Пошел на это дурацкое собрание!

Ирай дернулся и чуть не выронил мел, который так невыносимо скрипел по новенькой доске.

Последние полчаса его жизни казались ему кошмарным сном.

Кто бы мог подумать, что его урок решит посетить сам Император! Но вот он, сидит рядом с дочерью, вольготно развалившись на кресле, слишком массивном для этой маленькой классной комнаты. Скрестил руки на мощной груди, до треска обтянутой синим жилетом, с интересом слушает, как Ирай мямлит про пересечения кривых силы.

Императору достаточно протянуть руку и сжать шею Ирая двумя пальцами, чтобы сломать ему позвоночник. Какая глупая мысль! Ирай проглотил ухмылку: зачем Императору марать свои чистые пальцы, если он может просто щелкнуть телохранителям!

Две тени императора стояли в почтительном отдалении от скульптурной композиции «сиятельный отец и его очаровательная дочь, которая очень старается», но у Ирая не было ровням счетом никаких иллюзий: им понадобится меньше мгновения, чтобы убить всех лишних людей в этой комнате.

В том числе, пожалуй, и секретаря Императора: иначе почему Цесин только нерешительно просовывает нос в дверь каждые минуты две, мнется за ней, и чуть ли не скребется, не решаясь переступить порог и позвать хозяина по каким-то несомненно невероятно важным делам (но, очевидно, не таким важным, как внезапное желание послушать, чему учат Императорскую Кровь всякие там второкурсники из Башни Ганаи).

Ответственность никак не давала Ираю свободно вздохнуть. Как будто ему уже положили могильную плиту на грудь. Так что объяснения выходили довольно хрипловатыми, да и не то чтобы принцесса вообще их сегодня слушала, слишком увлеченная отцом…

Ирай в очередной раз переглянулся с Цесином, трагически бледнеющим лицом в дверной щели, и кашлянул.

— Принцесса Амелаилла, герцогиня Ами, герцогиня… — под насмешливым взором Императора Ирай смешался, проглотил оставшиеся титулы, — не стоит ли нам закончить урок пораньше?

— Сейчас же! — безапелляционно ответила она, — Я хочу закончить улок сейчас же! Мне надоело здесь сидеть! Хочу сидеть там! Хочу-хочу-хочу! — она рванула из тетради последние листы, скомкала, отбросила, и повернулась к отцу всем телом, насколько позволял ее высокий стул, — Хочу!

Она упрямо сдвинула брови и надула губы, глядя на отца так свирепо, насколько только может пятилетняя девочка.

Ирай бы расчувствовался, если бы увидел эту сцену на лубочной картинке: маленькая златоволосая принцесса сидит за своей маленькой партой на своем высоком стульчике, едва ли макушкой на уровне отцовского плеча, и грозно хмурится рядом со своим гороподобным отцом, который ласково гладит ее по голове и заправляет за ушко выбившийся из бесчисленных кос прически локон. Кожа у отца смуглая, твердая, фактически давно уже шкура, пропеченная солнцем давным-давно завоеванных стран, и это еще заметнее на фоне лилейно-бледной щечки принцессы. А потом Император властно протягивает другую руку, и его грозный телохранитель-убийца вкладывает с огромную мозолистую ладонь хозяина маленькую блестящую заколочку. И Император осторожно, чтобы не повредить хрупкую вещичку, закалывает дочери волосы.

Да уж.

Но кажется, Ирай был слишком близко, чтобы расчувствоваться. Он думал о том, что при отце Амелаилла еще ни разу не забыла про свою картавость.

— Это Императорский Суд, Амела, — неожиданно мягко сказал Император, — ты уверена, что хочешь это видеть?

— Тебя нельзя оставлять одного, папочка! Раз уж Шан заболел и не пойдет! А я пойду!

Император улыбнулся — как-то грустно, растерянно, Ирай даже подумал, не стоит ли ему отвернуться, не увидел ли он ненароком жуткий секрет Императорского дома: Император умеет улыбаться. И не улыбаться торжествующе, как когда нанизывает очередную корону на Шест семнадцати (восемнадцати? Ирай вечно путал, число слишком быстро росло) королевств; не ухмыляться хищно, как на публичных казнях, и даже не скалиться в азарте битвы в лицо противнику на ежегодном Турнире Правопередачи. Просто… улыбаться, мягко, немного печально.

Своей родной дочери улыбаться.