Проклятая сабля крымского хана - [77]

Глава 41 Наши дни. Тульская область

Входы в дома заросли травами. По домам без крыш гулял ветер, неся сюда семена и землю. В пустых комнатах курчавились кусты. Старая водонапорная башня одиноким памятником стояла на краю деревни. Ей уже не суждено было подавать воду в дома, потому что домов больше не было. Не желая сдаваться, он толкнул ветхую дверь одного дома, получше, и вошел внутрь. Обстановка ничем его не поразила — та же брошенная мебель, какую они видели в первой деревне, ненужные вещи… И две огромные черно-белые фотографии пожилых мужа и жены, наверное, давно умерших. Надеясь на чудо, Андрей стал копаться в шкафах, думая найти бинты, йод и зеленку, на крайний случай спирт. Может быть, кто-то из хозяев оставил в погребе бутыль с самогоном? Есть же постельное белье на диване, иконы на стенках, кое-какая одежда в шкафу, тюлевые занавески… Ну почему же нет аптечки? Андрей тоже очень устал, еле передвигая ноги, но не сдавался. Он поставил себе цель — обойти все дома и достать хотя бы что-нибудь пригодное для перевязки и дезинфекции. Однако ему не повезло. Ни спирта, ни съестных припасов — неизменных солений и копчений в погребах — не было. Снаружи дома зарастали кустарником и деревьями, на остатках крыш зеленел мох. Лес медленно, но верно наступал на деревню. Солнце, воздух и вода не оставляли этим домам ни малейшего шанса на спасение.

Вода и плесневые грибки вызывали гниение досок, а вековые корни деревьев ослабляли фундамент домов. Андрей снова достал мобильный, убедившись, что он здесь не ловит. Разве что вызвать волков или хищных птиц. Их ведь зовут санитарами леса. От этой шутки, так некстати закрутившейся в голове, он даже не улыбнулся. Да и не было ничего смешного в этой гнетущей тишине. Старые, покосившиеся, гнилые дома доживали свои последние годы, медленно и тихо умирая. А ведь в них когда-то жили люди со своими хлопотами и радостями, слышались человеческие голоса и детский смех. Всё это безвозвратно кануло в бездну былого. И самое страшное, деревня-призрак никак не могла помочь бедной Жанне. Андрей снова закричал, ударил ногой по гнилым доскам, будто это решило бы их проблемы, потом, присмотрев каменный дом с самой сохранившейся крышей и покосившейся печной трубой, полез наверх, рискуя свалиться: почерневшая лестница тоже «дышала на ладан». Тем не менее ему удалось достичь крыши и, осторожно ступая по остаткам некогда красной, а сейчас неопределенного цвета черепицы, он дошел до трубы, оперся на нее и, прищурив подслеповатые глаза, стал всматриваться в даль. Его порадовало, что он не ошибся в главных расчетах: река, пусть небольшая, но река неподалеку несла свои воды, но никакой пристани он не увидел — даже вдалеке. Не было и одиноких рыбаков, снующих в утлых лодчонках в поисках рыбы. Не было ни души. Он сжал голову руками, напрягая горевший мозг. Если что-то не придумать в считаные часы, несчастная умрет от заражения крови. Почти скатившись по лестнице и сломав нижнюю ступеньку, он снова начал обшаривать брошеные дома, пока не обнаружил в одном из сараев, заросшем травой, тележку, на которой строители возят камни и песок. На его счастье, она чудом сохранила все три колеса, и, позаимствовав одеяла и простыни, которые оставили здесь хозяева, спасаясь от наступления леса, Ломакин бросился в поле.

Глава 42 1572 год. Серпухов

Подгоняемые предвкушением быстрой победы и богатой добычи, войска Девлет Гирея 26 июля подошли к Оке и стали переправляться вброд в двух местах — у впадения в нее реки Лопасни по Сенькиному броду и выше Серпухова по течению. Иван Петрович Шуйский вместе со своим отрядом перехватил их, дал бой, пытаясь остановить людей, сам показывал чудеса героизма и своими криками, призывами добился того, чтобы отряд не дрогнул, не побежал, когда на него обрушился многотысячный авангард крымско-турецкого войска под командованием Теребердей-мурзы. Татарскому военачальнику, опытному степному волку через некоторое время все же удалось рассеять отряд, и татары с диким гиканьем и улюлюканьем устремились к узкой реке Пахре, стараясь перерезать все дороги, ведущие в Москву. Девлет Гирей, наблюдая за боем, предполагал, что основные силы русских сосредоточились возле Серпухова, и, видя героизм, с каким сражался отряд Шуйского (потрепали дети боярские ногайскую конницу изрядно), опасаясь, как бы не повторилось сражение в Судбищах, решил предпринять хитрый маневр. Хан приказал послать на город двухтысячный отряд, а сам переправился через Оку возле села Дракино. Ему показалось, что он нашел брешь в русском войске, что дальше можно беспрепятственно продолжать путь, но вылетевший навстречу полк Никиты Романовича Одоевского, издавая победные крики, на время разрушил его планы. Совсем малочисленный отряд завязал жесточайшее сражение, но все же ногайцы и янычары, размахивая кривыми саблями, нанося удары направо и налево, с трудом, но разбили его. Одоевский, мысленно попросив прощения у Ивана Васильевича, отступил, и крымский хан, вздохнув свободно, продолжил путь. Второй рубеж был пройден, пусть и с потерями. Михаил Иванович Воротынский, видя, что войско хана продолжает шествие, наскоро посоветовавшись с воинами, бросился ему вдогонку. Оставалась маленькая, но все же надежда, что Девлет Гирей развернется для решающего сражения и не достигнет Москвы. Воротынский знал: окольными путями можно обогнать хана и оказаться в столице раньше его, но помнил: воевода Бельский, довольно опытный старый воин, остался в Москве, но ничего не смог сделать и сам погиб, сгорел заживо в стенах Кремля, и укрепился в мысли, что лучше всего сесть Девлет Гирею «на хвост».