Из всех тех ограблений, в которых мы с Раффлсом оба принимали участие, лишь очень немногие, как стало ясно впоследствии, могут послужить основой для сколь-либо пространных рассказов. И дело тут вовсе не в том, что прочие содержали такие подробности, о которых даже я не осмелился бы упомянуть, а, пожалуй, в том, что они были совершенно лишены хоть чего-либо непредвиденного. Фактически наши планы разрабатывались (Раффлсом) столь искусно, что вероятность заминки, а тем более прокола была сведена к минимуму еще до того, как мы приступали к их реализации. Нас могла разочаровать рыночная стоимость доставшихся нам трофеев, но столкновение с какими-либо непредвиденными препятствиями или же с истинно драматическим стечением обстоятельств было бы для нас событием исключительным. Скорей уж, наши трофеи отличались определенной степенью однообразия, так как, конечно же, лишь самые драгоценные камни стоили тех хлопот и того риска, на которые мы шли. Короче говоря, самые успешные наши вылазки в пересказе представляли бы собой наискучнейшие и сверхпрозаичные произведения «малой формы». И одним из самых неинтересных стал бы рассказ об ардагских изумрудах, которые мы сумели взять через восемь или девять недель после окончания крикетных матчей в Манчестере. Дело с изумрудами, однако, имело последствия, доставившие нам неизмеримо больше неприятностей, чем все остальные наши грабежи, взятые вместе.
Вечером на следующий день после нашего возвращения из Ирландии я сидел у себя дома в ожидании Раффлса, который, как обычно, ушел сдавать добычу. Раффлс предпочитал свой собственный метод проведения этой очень важной для всего нашего дела операции, и тут я с превеликим удовольствием доверялся ему целиком и полностью. Я почти убежден, что он проворачивал подобные сделки в особом костюме — сильно поношенном, но свидетельствовавшем о былом великолепии наряде — и всегда на жаргоне кокни, которым он владел в совершенстве. Кроме того, Раффлс неизменно обращался к одному и тому же скупщику, который, для прикрытия, ссужал под проценты небольшие суммы и потому пользовался дурной славой. В действительности же он был незаурядным, отъявленным, чрезвычайно ловким, как и достославный А. Дж. Раффлс, плутом. Не так давно я и сам заходил к нему, представившись под своим собственным именем. Для приобретения упомянутых уже изумрудов нам нужен был первоначальный капитал, и я взял у скупщика в долг сотню фунтов. Причем условия займа оказались самыми что ни на есть грабительскими. Ожидать такого коварства от этого седобородого старца с вкрадчивым голосом, заискивающей улыбкой, с постоянной готовностью склоняться перед вами в поклоне и с поразительно подвижными глазами, которые, ни на миг не останавливаясь, беспрестанно бегали за стеклами его очков, не всякий был готов. Однако нас с Раффлсом вполне устраивало, что стартовые финансовые ресурсы, необходимые нам для проведения наших тайных боевых действий, и то вознаграждение, которое мы получали за приобретенные в этой войне трофеи, в данном случае имели один и тот же источник.
В тот вечер мне еще только предстояло получить деньги за добытые трофеи, и поэтому я ждал их, ждал со все более возраставшим нетерпением по мере того, как надвигались сумерки. Подобно сестрице Аленушке, я сидел в ожидании — правда, у открытого оконца — до тех пор, пока лица людей, проходивших внизу по улице, перестали быть различимыми. С этого момента я оказался во власти ужасных, мучительных догадок и предположений, которые все более и более полно овладевали мною, пока наконец в коридоре с грохотом не распахнулся лифт и не послышался столь хорошо знакомый мне стук в дверь.
— Сидишь в темноте? — спросил Раффлс, в то время как я радостно затаскивал его к себе. — Почему, Кролик, что стряслось?
— Ничего, — ответил я, захлопывая за ним дверь с чувством тревоги и облегчения, — ничего не стряслось, раз ты пришел. Ну? Ну же? На сколько они потянули?
— На пять сотен.
— На руки?
— Деньги у меня в кармане.
— Ничего себе! — воскликнул я. — Ты и представить себе не можешь, как я переволновался. Сейчас же включу свет. Последний час я только о тебе и думал. Мне сдуру стало мниться, что что-то случилось!
Пока белесый свет обволакивал комнату, я увидел: Раффлс улыбается, но в первый момент до меня как-то не дошло, что улыбка эта была не совсем обычной. Я, по-дурацки увлекшись своими собственными недавними переживаниями и наступившим вдруг чувством облегчения, подчинился самому первому, самому идиотскому побуждению и плеснул себе в стакан немного виски с целью отметить благополучное окончание дела. Но поскольку я все еще не вполне успокоился, то, наливая содовую, сделал слишком сильную струю и повсюду набрызгал воду.
— Итак, ты решил, что что-то случилось? — произнес Раффлс с весьма довольным видом, откидываясь на спинку кресла и прикуривая сигарету. — А что бы ты сказал, если б со мной действительно что-либо стряслось? Сиди спокойно, дорогой мой Кролик. Ничего серьезного не случилось, да и теперь все уже позади. Это была настоящая и довольно долгая погоня, Кролик, но я думаю, что на сей раз мне удалось-таки ускользнуть.
