Он мертв, и ему не угрожают уже гонения и преследования, которыми и так его не обделила его еврейская судьба, и поэтому я могу сказать, не боясь причинить вреда моему другу: он отчетливо понимал, что для еврея, который мыслит себя евреем, есть лишь один способ освободиться от этого самого тягостного компонента еврейского комплекса неполноценности и вместе с ним от всего комплекса неполноценности – вернуться на землю предков.
И хотя я обещал воздержаться от воспоминаний, не могу не вспомнить, как он сказал мне однажды: "Я не был там, в Стране, ни разу, но я знаю всю ее на ощупь – каждую травинку в ней, каждый комок земли. Я мог бы пройти по ней с закрытыми глазами и ни разу не сбиться с пути".
Тоска по той стране, по стране нашего народа, постоянно жила в нем. И недаром его любимым поэтом был Иехуда ха-Леви, и любимым поэтическим циклом любимого поэта -цикл "Ширей-Цион", и любимым стихотворением этого цикла – знаменитая элегия "О Сион, разве не шлешь ты благопожелания сынам своим, томящимся в плену на чужбине". И не раз повторял он строки из этого стихотворения:
Паду ниц на землю твою, я, любящий
Страстно камни твои и прах твой.
Он пал на другую землю.
Пал, чтобы больше не встать. И его зарыли в эту холодную, заснеженную, промерзшую насквозь землю, которую пришлось долбить молотами, чтобы она приняла его в свое чрево.
Но десятки тех, кто мечтает о той земле, тех, для кого он был Меор ха-гола, шли за его гробом. Не лозунгами, не призывами, а всею жизнью своей показал он нам, что значит быть настоящим сыном своего народа.
Шалом – мир вам!
Скорбящий вместе с вами, искренне ваш
М. Занд.
