Происшествие - [94]

Ежиков покачал головой.

— Не очень мне все это нравится. Обсуждаем какие-то надуманные проблемы. Практически ничего из того, что написано в заявлении, не подтверждается. Парторг повела себя неправильно. Пузыри-то мыльные. Я предлагаю товарищу Ильюшиной объявить выговор, а товарищу Смирнову строго указать.

Вскочила Короедова.

— Я не понимаю, товарищи, что здесь происходит, — заявила она. Тон у нее был, как обычно, поучительный. — Что здесь обсуждается? Заявление коммунистов, честно пытающихся вскрыть недостатки в работе, или обсуждают коммунистов, которые поставили этот вопрос. Все перевернули кверху ногами. И знаете, это мне напоминает недавние времена, когда правду пытались замолчать, скрыть! Теперь, однако, время другое.

И Ирина Васильевна стала произносить столь милые ее сердцу слова «ускорение», «перестройка», «решения», «съезд», «правда».

Кончив, она села и самодовольно оглядела сидевших за столом. Речь ее была до того правильной, до того в духе времени, что произвела впечатление.

Все молчали. И тут встал Сергей Дмитриев. Длинный, худой, нескладный, в набок сбитом галстуке. Он улыбнулся мягко, чуть беспомощно.

— Когда я впервые услышал на собрании выступление Ирины Васильевны Короедовой, я подумал: какой толковый и понимающий человек. А когда мы столкнулись в работе, выяснилось, что мы не можем найти общего языка. Потому что в понятии Ирины Васильевны слова и дела существуют совершенно отдельно, независимо друг от друга.

Десять лет я проработал в газете: чего только не повидал за это время! Встречал людей, которых преследовали и обижали, и тех, кто сам преследовал и обижал. И никогда не думал, что сам окажусь в роли человека, на которого будут писать заявления. Почему мы не находим общего языка с Короедовой — я и Смирнов? А очень просто — мы думаем по-разному. Для нее перестройка это модное сегодня слово, для меня — дело. Я считаю, что надо сделать так, а она объясняет, что знает все лучше меня. Если я с чем-то не согласен, она задает вопрос: «Ну и что?» Сдвинуть с места ее невозможно. Я понимаю, не очень приятно, когда твой начальник намного моложе тебя.

— Я не стремлюсь в ваше кресло, — бросила краснея Ирина Васильевна.

— Ой ли, Ирина Васильевна! — вдруг проговорил Виктор Викторович Жуков.

— Не сбивайте же меня, пожалуйста, — попросил Дмитриев. — По большому счету Ирина Васильевна человек абсолютно равнодушный к делу. Мне интересно работать на телевидении, я вижу его возможности. Ищу новые повороты, новые подходы. Но каждое начинание заканчивается вдохновенной речью Короедовой, и она забрасывает камнями все, что я и мои товарищи делаем или пытаемся делать. Я живу с каким-то странным ощущением, что со мной сводятся какие-то счеты. В чем только меня не обвиняют. Можно подумать, что я жулик какой-то. Если б я имел право, я б уволил Короедову, чтоб не мешала работать. И за Ильюшину как партгрупорга я бы голос не отдал, так как доверие к ней потерял. Но уволить Короедову я не могу, поэтому уйду сам. И не примите это как проявление трусости. Просто не хочу терять к себе уважение. Я хочу работать, а не защищаться.

Короедова толкнула локтем Галину Петровну и подмигнула ей: мол, видишь, наша берет.

Секретарь райкома постучал карандашом и спросил негромко:

— Не слишком ли, Сергей Алексеевич?

— Нет, Степан Степанович.

— Это не решение вопроса. Вы коммунисты и должны уметь находить общий язык друг с другом. Давно вам надо собраться и поговорить откровенно. Существует партийная дисциплина, с телевидения вас никто не отпустит, а товарищу Короедовой следует принять во внимание, что с распоряжением и мнением руководства надо считаться.

Дмитриев рисовал на листе бумаги кружочки, и выражение лица у него было непримиримое.

— Мне кажется также, что товарищ Ильюшина вела себя неправильно. Меня крайне удивляет ее непринципиальность… Значит, есть предложение коммунистам редакции самим на своем собрании разобраться в создавшейся ситуации. Ну а что касается заявления, то мне кажется, что рассмотрение его — пустая трата времени. Никакие криминалы в отношении товарищей Смирнова и Дмитриева не подтверждаются. — Он помолчал. — Здесь было предложение объявить товарищу Ильюшиной выговор за беспринципность. Кто за? Единогласно. И строго указать товарищу Смирнову. Кто за это предложение? Кто против? Так, против меньшинство.

Галина Петровна первая выбежала из зала заседаний. Короедова догнала ее лишь в раздевалке.

— Что ты разволновалась? — сказала она. — Подумаешь, выговор! Через полгода снимут. А Дмитриев уйдет, и тебя назначат на его место. Мне, конечно, уже поздно, — великодушно добавила она. А про себя думала, что песня Ильюшиной, конечно, спета. А что касается ее, Ирины Васильевны, то еще посмотрим, кто кого. Упорства ей не занимать. Варягов Жуков больше приглашать не будет, — в этом она была убеждена.

— Может, сбросимся на такси? — предложила Ирина Васильевна.

Галина Петровна мрачно посмотрела на нее. Если кого и ненавидела она в данный момент больше всех, то это была Короедова. Надо же было связаться с этой дурищей. «Ну нет, — подумала Галина Петровна. — Рано ты меня хоронишь, голубушка. Ты еще у меня попляшешь за то, что втравила в эту историю». И тут, увидев выходившего из подъезда Смирнова, крикнула: