Происшествие - [76]

— Кого ищете?

— Кемаля.

— Какого Кемаля?

— Моего сына.

— Ну?

— Вечером домой не пришел мой сын, Кемаль. Никогда этого прежде не было. А как только он вбил себе в голову эту городскую девку…

Полицейский почти ничего не разобрал в этом потоке исковерканных турецких слов и стал глядеть поверх Марьям. В его обязанности не входило разбираться в пространных заявлениях. Если у них жалоба, им следует обратиться в соответствующие инстанции.

Он нетерпеливо поморщился:

— Слушай, деревня… Если твой сын не пришел домой — так я понял? — справься там, где он работает. Ясно? Ну, пошла, пошла!

Дакур догадался поблагодарить полицейского.

А где работает Кемаль? Как называется фабрика? Марьям от усталости не могла ничего сказать.

Дакур предложил податься назад, домой.

— Может, Кемаль уже дома! — сказал он.

— Может, он уже дома, тетушка, — поддакнула Фаттум. — Пришел усталый, промокший, а дверь на замке, стыд-то какой! Соседи скажут: «Рехнулась старуха! Гуляет где-то с самого утра, а сын сидит у запертой двери».

Марьям всполошилась.

Они повернули назад. Дорогу от города прошли молча. Теперь все трое были уверены, что Кемаль дома.

Когда взору открылась деревня и можно было разглядеть домишко Марьям, они стали искать глазами велосипед у дверей.

На огородах под полуденным солнцем работали соседи, вернее, делали вид, что работают. Они заметили Дакура, Фаттум и Марьям еще издали и теперь ждали, что Марьям первая окликнет их и все расскажет, попросит сочувствия, бросится на землю…

Старуха торопливо ковыляла к огородам.

Вот она свернула с дороги, прошла мимо первого ближнего к дороге участка, но даже головы не повернула!

— Дядюшка Дияп, — заторопились женщины, — отнеси ей бумагу! Пусть знает, что нам все известно.

Толстяк Дияп нерешительно мял в руках шляпу. Ему показалось, что старуха ничего не знает, что в город она ходила совсем по другим делам.

— Ну чего же ты? — торопили соседки.

Он достал бумагу из кармана и пошел навстречу Марьям. За ним в некотором отдалении тянулись женщины.

Они встретились на границе поля. Старая Марьям утерла мокрые от слез глаза и хотела было спросить, не видели ли они Кемаля. Вид толстяка Дияпа насторожил ее. Он стоял, сняв шляпу, опустив глаза. В руках он держал какую-то бумагу.

Почувствовав неладное, старая Марьям остановилась и выжидающе смотрела на Дияпа.

— Да пошлет тебе аллах долгую жизнь, Марьям, — начал Дияп убитым голосом. — Да не принеси тебе, аллах, больше никакого горя.

Он протянул ей бумагу.

— Приходил полицейский, он принес вот это. Он велел тебе прийти в участок.

Старая Марьям растерянно огляделась, потом недоуменно посмотрела на Дияпа.

— Да не принесет мне аллах больше никакого горя, так ты сказал?

— Что делать, судьба, значит, очень жаль его.

— О ком ты говоришь? О моем Кемале? С ним что-нибудь случилось?

Она вцепилась в Дияпа.

— Отвечай же Дияп, мой сын умер? Мой сын?

Страшный крик разнесся над огородами. Марьям оттолкнула стоявших перед ней людей и бросилась бежать. Люди увидели, как она принялась рвать на себе волосы.

Фаттум, Дакур и остальные кинулись за ней.

Марьям выкарабкалась на дорогу и побежала по направлению к городу.

Ее уже нагоняли, когда она вдруг остановилась и упала. Она хотела подняться, но ноги подкосились.

Первой подоспела Фаттум.

Глаза Марьям вылезли из орбит, лицо было страшным, она дышала как загнанный зверь.

— Оставьте меня, оставьте! Деточка моя, Кемаль, единственный мой!

Марьям дернулась и ткнулась лицом в грязь. Она потеряла сознание.

Соседки подняли ее и понесли безжизненное, легкое тело к дому.

От огородов к мим бежали на помощь.

Марьям внесли в дом.

Женщины переодели ее в сухое платье. Марьям даже не шевельнулась — она была в глубоком обмороке.

Соседки сновали вокруг нее, растерянные, но с искренним желанием помочь. Сознание несчастья объединило их.

Фаттум вспомнила про флакон одеколона на столе и бросилась за ним в комнату. Со стены на нее смотрел Кемаль. Она так и замерла с рукой, протянутой к его одеколону, рядом с его бритвенным прибором.

Она еще нашла силы сделать два шага до тахты и упала, содрогаясь от рыданий.

XVII

Все надежды Гюллю рухнули.

Несколько дней она металась на своем тюфяке в углу, бредила и все время звала Кемаля. Ужасы той ночи преследовали ее.

Жены отца, какие-то незнакомые женщины ни на минуту не отходили от нее, она видела их лица над собой, лица шевелили губами, они что-то говорили, но она не слышала.

И на допросе она ничего не сказала: больше всех на допросе говорил цирюльник Решид:

— Я, — сказал он, — даю показания аллаху! Вообще-то я здесь чужой и положа руку на сердце… — И он положил руку на сердце и долго рассказывал: Гюллю была просватана за племянника Музафер-бея. А смазчик Кемаль позарился на девушку, преследовал ее. Говорил: быть крови, если ее не отдадут за него, посылал к ней с записками, угрожал… И в тот день смазчик Кемаль пьяный взломал дверь в доме Джемшира и, будто этого мало, набросился с кулаками на отца и брата девушки и даже не него, Решида, случайно зашедшего в гости. После чего брат девушки, по молодости лет горячий, не выдержал и схватил револьвер, который дала ему починить госпожа, супруга директора фабрики, и который случайно оказался при нем. И брат девушки совсем невольно совершил это преступление…