Проходящий сквозь стены - [56]

— Да он не в себе! Помешанный! Видал дурака?

— Не в себе? — переспросил бродяга. — С чего это он не в себе?

Супруги оглядели его так пристально, что бродяга не знал куда деваться. Они подталкивали друг друга локтями, и одно из тел рогоносца пробормотало что-то на ухо Леонтине. Супруги шли под руку, все четверо в ряд, как давеча нотариус с женой. Они загородили всю дорогу и столкнули бродягу на обочину. Рядом с удвоенной парой он чувствовал себя особенно одиноким и боялся, что его необычность бросается в глаза. На маленькой площади столпилось два десятка человек; бродяга подумал с тоской: «Сколько же их на самом деле: двадцать, десять или пятнадцать?» При его появлении по толпе пробежал ропот, как ему показалось, довольно враждебный. Он резко развернулся, бросил через плечо:

— Я потерял платок, пойду поищу…

И, не дожидаясь ответа от рогоносца и Леонтины, припустил наутек через всю деревню. Помешанный остановил его и пригласил зайти к нему в ветхий домик с черным крестом. Бродяга согласился не сразу, но, убедившись, что никто на них не смотрит, быстренько проскользнул внутрь. Дурак плотно закрыл за ним дверь и с печалью в голосе произнес:

— Видно, и вы не в себе. Да-да, я сразу заметил, с первого взгляда. Впрочем, вы не в себе от рождения…

— Не понимаю, — обиделся бродяга, — почему это вы уверены, будто я не в себе?

— В деревне так говорят о каждом, кто живет в единственном теле.

— У вас тоже всего одно тело, верно? — Бродяга вздохнул с облегчением.

— Верно, но прежде у меня их было два. По правде сказать, я исключение из общего правила. Зачастую, когда человека настигнет смерть, оба тела умирают одновременно. Лишь изредка случается, что одно переживет другое, потому что ему оказывали предпочтение, о нем лучше заботились. Я вообще не считал оба тела своими. И, если можно так выразиться, пребывал только в этом теле, а второе, несчастное недоразумение, совсем без меня захирело и скончалось лет двадцать тому назад. По счастью, я давно от него отдалился, и оно не утащило меня в могилу. Это давняя и скучная история. Давайте лучше поговорим о настоящих людях, умных, развитых, таких, как вы и я…

Бродяге не терпелось задать человеку не в себе множество вопросов. Но тот раздраженно отмахивался и явно не спешил удовлетворить его любопытство.

— Забудьте все это как страшный сон. Переночуете у меня, а завтра до зари уйдете, пока они не проснулись. Людей с одним телом здесь не жалуют. Главное, возвращайтесь по той же дороге, что привела вас сюда, иначе попадете в другую многолюдную деревню, такую же, а то и похуже. Иные живут в четырех, в десяти, в двадцати телах — конца и края этому нет…

Перевод Е. Кожевниковой

Душа Мартена

Мартен застрелил из револьвера жену, тещу, тестя — и перевел дух. Все прошло как нельзя лучше. Обе женщины упали молча, получив пулю в голову, и даже не успели удивиться. Только старик сделал резкое движение, будто пытаясь защититься, прежде чем рухнул на пол с размозженным черепом и бессмысленно задергался, а из глаз у него потекла кровь. Уже собираясь пустить четвертую пулю в лоб себе самому, Мартен замер на миг, задумчиво разглядывая распластанные по полу тела; но это зрелище оставило его настолько равнодушным, что, как он ни старался, ни ужаса, ни трепета перед содеянным не ощутил. Раскаяния или особой радости он тоже не чувствовал, и мотивы собственного преступления вдруг потеряли для него всякий смысл. Здесь, в столовой, между стульев светлого дуба, лежали три мертвеца: все как один форменные покойники — да и он, четвертый, уже скоро будет среди них. Случившееся уносилось прочь, далеко-далеко, и по пути выцветало, теряя привычные краски прежней жизни, — так что и на убийство уже не походило. Для Мартена, коснувшегося вечности, оно стало лишь крохотной точкой на бесконечной линии, по которой, казалось ему, он скользит, — хотя соседи, когда сбегутся сюда, увидят совершенно другую картину. На самом же деле то, что произошло, уже не касалось Мартена, и три трупа на полу были для него все равно что чужие.

Сознание Мартена окаменело, застыло, и ледяная, безграничная тоска словно загнала его в глухой угол. Все органы по-прежнему мягкого и теплого тела работали привычно, слаженно, но оно уже получило от разума приказ, который теперь готовилось привести в исполнение. Мартен поглубже уселся на стул, спокойно, но решительно выпрямил спину, поднял свисавшую вдоль тела руку к голове и повернул запястье. Дуло револьвера приподняло прядь волос и уперлось в правый висок под нужным углом. Палец нажал на спусковой крючок, тот сдавил тугую пружину и щелкнул, но выстрела не последовало: то ли механизм заклинило, то ли патрон оказался с дефектом. Палец тут был ни при чем, как и запястье, предплечье и все прочие суставы и мышцы, сработавшие должным образом: они выполнили приказ и расслабились, а револьвер упал на пол. Мартен понял, что выстрела не было, но это уже казалось не важным. Он зашел слишком далеко, чтоб идти на попятную, поэтому решил отныне считать себя вполне мертвым, пусть и не все формальности соблюдены.

Тем более что он и правда почувствовал, как душа покинула его тело, — было больно, хоть не совсем понятно, где именно. Как настоящий христианин Мартен решил, что его душа отправилась в ад. Сперва это его не особенно расстроило — впрочем, он вообще потерял способность огорчаться или беспокоиться. Но при взгляде на мертвецов, лежавших у его ног, подумал, что неразумно проявлять такое безразличие к собственной душе, ведь она лишь ненамного опередила временно задержавшееся тело. Мартен вспомнил, какие муки перенес на прошлой неделе в кресле дантиста, и стал всерьез опасаться за будущее своей бренной плоти.