Проходящий сквозь стены - [57]

Снизу донесся шум шагов, захлопали двери, гомон тревожных голосов заполнил лестничный пролет и добрался до столовой; Мартен подумал о судьях, преисподней и вечных муках, и звериный стон вырвался из его груди. Испуг вывел его из оцепенения, он поднял револьвер, перезарядил его и стал пробираться к выходу, переступая через тела своих жертв и бормоча «вот заразы». Ничего оскорбительного — обычная присказка. Мартен прошел через переднюю и отворил дверь, сжимая в кармане револьвер. Соседи, столпившиеся на площадке, поняли, что перед ними убийца, но вид Мартена — решительный, настороженный, грозный — привел их в замешательство. Только один вежливо осведомился, не слышал ли Мартен выстрелов и не знает ли, что стряслось.

— Не беспокойтесь, все уже в порядке, — ответил Мартен.

Он думал, что успеет уйти, пока никто не опомнился, но только сделал первый шаг, как все тот же сосед спохватился и окликнул его:

— Эй! Не так быстро! Вы, похоже, куда-то спешите?..

Мартен развернулся, вытащил револьвер из кармана и выстрелил в упор. Сосед схватился за живот и со стоном повалился на землю. Остальные расступились и вжались в стену, с испуганными глазами и пересохшим горлом. Мартен подсчитал, что заручиться их молчанием не получится — не хватит патронов, а потому загнал всех, включая умирающего, в дом и запер на ключ, приподняв в знак прощания шляпу, без малейшей иронии.

Мартен дошел до метро и с двумя пересадками добрался до людного дешевого ресторана, где мог пообедать, не привлекая внимания. Да и держался он уверенно, без тени беспокойства на лице. С аппетитом уплетая обед, он стал соображать, как бы спасти свою шкуру. И очень скоро составил неплохой план бегства. Все ему давалось легко, и он понимал теперь, как же сильно раньше мешала душа. Теперь, в свете чистого разума, мир казался предельно простым — и почему это прежде он пасовал перед такими пустяками! Однако же страх адских мук, уготованных его телу там, где сейчас томится душа, не исчезал и терзал его плоть, мешая получать удовольствие от пищи. Он пытался утешить себя тем, что необычное положение, в котором он оказался, было ему на руку, но неизбежно приходил к мысли, что лет через двадцать, в лучшем случае — через тридцать, он все равно окажется в геенне огненной. Подцепляя кусочек камамбера, Мартен пытался представить свою душу в тот миг, когда он встретится с ней там, в аду, но, как ни старался, ему виделась лишь смутная, субтильная женская фигурка, слегка напоминающая его жену. В итоге он решил удовольствоваться этим неясным образом и даже подумал: «Может, все-таки она попадет в чистилище… Что ж, уже неплохо…»

Мартен утратил способность надеяться, и мысль эта была лишь спокойным предположением. Он пытался составить в уме список грехов, за которые предстоит отвечать его душе, и высчитать, хотя бы примерно, какое наказание соразмерно его вине, но само понятие вины ускользало от него совершенно, так что приходилось начинать все снова и снова.

«Ну, поглядим, ведь это так просто. Душа в ответе за убийство троих: супруги, тещи и тестя. Однако (упруга изменяла мужу при потворстве родителей… изменяла при потворстве… изменяла…»

Мартен жевал медленно, стараясь как следует разобраться в факте прелюбодеяния, но решительно ничего не указывало ему, оправдывает ли это гнев и месть обманутого мужа. Он порядком устал без толку мусолить эту задачку, так что, забыв об осторожности, даже повернулся к соседу — и уже открыл было рот, чтобы посоветоваться с ним, но вовремя спохватился, утер со лба холодный пот и с ужасом подумал об опасности, которую чуть не навлек на себя. Оставив недоеденный обед, он, от греха подальше, отправился пешком к Лувру, где и решил пробыть до вечера.

В Лувре Мартен провел три долгих часа, все прикидывая, каковы шансы у его души. Живопись ничуть не трогала его, зато здесь он, к счастью, был вне поля зрения полиции. Он брел по залам, медленно переходя от картины к картине, на миг останавливался перед каждой, но сохранял при этом полное равнодушие. Впрочем, перед некоторыми полотнами на евангельские темы он задерживался подольше, пытаясь понять, что за штука хваленое милосердие Сына Божия и Пресвятой Девы, но их лики, даже самые благостные, были непроницаемы, как лица музейных смотрителей. Перед картиной, изображавшей сцену распятия, завороженно стоял посетитель и разглядывал ее с немым восторгом. Мартен не утерпел, толкнул его локтем и спросил, кивнув на распятие:

— Ну и что вы об этом думаете?

Посетитель удивился, но с жаром ответил:

— Восхитительно! Это шедевр!..

— Да-да, конечно, шедевр, — растерянно кивнул Мартен.

Ответ незнакомца запутал его еще больше, и он отошел в полном недоумении.

Уже вечерело, когда он покинул Лувр, на улицах зажигались фонари, дождь лил как из ведра. Нечувствительный к романтической красоте вечернего города, Мартен прошел по улице Риволи, укрываясь от дождя под ее аркадами, и заскочил в кафе на площади Пале-Рояль. За соседним столиком двое обсуждали удивительное преступление — сенсацию дня.

— Положим, этот Мартен погорячился, но сами подумайте — ведь на него весь квартал пальцем показывал. Жена ему изменяла в открытую, у всех на глазах, а старики ей потакали. Представьте себе хоть на минутку, каково жилось бедняге: все кругом в сговоре и водят его за нос. Любой на его месте сорвался бы!