Прохладное небо осени - [54]

– Но, по-моему, это уже обсудили.

– Ольга беременна, – сказала Лилька. Вот в чем дело.

– Нет! – вскричала Лилька. – Этот скромный, тихий мальчик! Эта тихая, скромная девочка!.. И, видишь ли, ребенка они намерены сохранить. А кто этого ребенка растить будет, об этом они и думать не желают. На какие деньги будут покупать ребенку соки и фрукты!..

– Не надо так переживать, – попросила Инесса.

– А ты бы как переживала, если бы твоя Катя?.. Да, я, пожалуй, тоже бы переживала.

– Ума не приложу, как сказать об этом Косте! Что с ним будет, когда он узнает такое о своей дочери!..

Лилька, разъяренная, расстроенная, напуганная, металась по комнате, дрожала хлипкая новомодная мебель, звенькали рюмки и бокалы в серванте.

– Нет, не дает жизнь передышки! Куда им теперь? Сюда, за шкафы вон. А Павлик вернется из армии?.. У этого юного соблазнителя, как выяснилось, имеется одна мама. Невысокооплачиваемая. Они живут вдвоем в маленькой комнатушке. Папа давно умер. У нас тоже нет таких средств, чтобы строить им квартиру.

– А Косте не дадут?

– Если мы наши тридцать два метра поделим даже на все шесть, то и тогда получается больше пяти метров на человека, – сказала Лилька и обессилено опустилась на стул.

– Но он все-таки главный механик... И в одной комнате две семьи. По справедливости... – Инесса не знала, чем успокоить Лильку.

– Ты знаешь, – сказала Лилька, – что я обнаружила, пока жила на этом прекрасном белом свете?.. Что справедливость такая штука, которая редко является сама. Ее еще надо откуда-то извлечь и притащить на поводке. Вот гляди, Справедливость, кто тебя ждет, кому ты должна, будь добра, исполни свой долг. Так вот, ни я, ни Костя – мы не умеем приводить ее к себе на поводочке. А она вечно норовит мимо нас, мимо нас...

Она опустила голову на руку:

– Как я скажу Косте?!

Инесса тоже не представляла, как ему сказать.

– Он ее убьет, – простонала Лилька.

Когда пришел с работы Костя, Лилька повела разговор окольными путями, а потом, с надеждой взглянув на Инессу – не дай пропасть и погибнуть, – сообщила мужу новость.

Инессе показалось, что Косте сейчас сделается дурно, так он побледнел. Позеленел даже. Но ничего с ним не случилось, он только очень спокойно попросил Лильку повторить, что она сказала: может быть, он недослышал или не так понял?

Лилька громко и внятно повторила.

Костя отошел к окну, сдвинул занавеску, что-то поглядел на улице, повернулся и сказал:

– Насколько я помню, мы с тобой тоже не самым первым делом побежали в загс. Только ни у тебя, ни у меня не было родителей и некому было сходить с ума по этому поводу.

– Она развратница, – сказала Лилька.

Инесса невольно рассмеялась. До чего нелеп иногда в своих реакциях человек!.. Если бы Костя негодовал, возмущался, она бы, как львица, бросилась защищать честь своего чада. Но вот отец рассудил, видимо, как мог, разумно, ей бы радоваться, а она...

– Нет, ты слышишь, что он говорит? – накинулась она на Инессу. – У нас не было родителей! Да, не было! Но именно поэтому мы, совершая легкомысленные поступки... – не спорь, не спорь! – ни на кого не рассчитывали, не перекладывали свою ношу на других... О чем они думали, скажи, пожалуйста?.. Я врач, я только то и делаю, что спасаю жизни еще не родившихся детей, я не могу по совести сказать ей: делай аборт, но сами-то они о чем думали?! Как она будет учиться? Как они будут жить? Как мы будем жить?!

– Лиля, – сказал Костя, – я тебя прошу, ты успокойся. – Он подошел к жене, прикоснулся рукой к ее плечу. – Ничего же не случилось. Они любят друг друга. Придется помочь, что же делать?

– Ох, – сказала Лилька, – до того я устала...

Так Инесса и видит сейчас их в черном окне бегущей к Москве «Красной стрелы», их обоих, поникшую над столом растрепанную Лильку и Костю. Его страдающие за Лильку голубые глаза, светлые прямые волосы, которые смешались с Лилькиной каштановой шевелюрой, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. От этого поцелуя Лилька сразу размякла, подняла на него жалобный и благодарный взгляд.

Конечно, ничего веселого во всем этом не было. Достанется еще Лильке забот, тревог, трудов – себя на алтарь положит, только бы дочка закончила образование... Что верно, то верно – не дает ей жизнь передышки.

Когда Инесса вернулась от Лильки в гостиницу, стрелки часов на башне Московского вокзала подходили к одиннадцати. Токарев сидел в кресле, в вестибюле. У ног его примостился маленький чемодан.

– Извините, – сказала, запыхавшись, Инесса. О том, что они условились встретиться в десять, она вспомнила, лишь выйдя из автобуса на той стороне площади и пересекая ее бегом. – У моей подруги Лили всякие неприятности. Я не могла уйти, пока она хоть немного не успокоилась.

– Следующий раз мы поедем с вами в командировку в такой город, где у вас не будет бесконечного числа друзей и подруг детства.

– Идея. Но разве у вас еще не пропала охота ездить вместе со мной в командировки?

На это он не ответил. Лишь посмотрел выразительно.

В лифте она хватилась, что не собрала чемодана: всякие свертки как положила на полку в шкафу, так там и лежат. И горшочек для Волика не купила – не нашла такого, какой просила Анастасия Николаевна. А фундук в шоколаде купила – и Тоне, и Варваре, и домой.