Прохладное небо осени - [51]

Но там она встретила Варвару, и эти пустые мысли больше не навещали ее.

Давно еще, до войны, к ним, на Гороховой, перед Майскими праздниками и Октябрьскими приходила убирать квартиру дворничиха Настя. Малограмотная и редкостно работящая женщина, брошенная с малолетней дочкой мужем. Она жила в том же доме, на первом этаже, со двора, жила в центре Ленинграда, в пяти минутах ходьбы от Эрмитажа, который специально для нее отняли у буржуев и помещиков, но не догадывалась, что искусство принадлежит ей, и нисколько им не интересовалась. Не то важно, где жить...

Ленинград уплыл в черную ночь, и все в нем осталось как до Инессиного приезда.

Они с Токаревым стояли у окна, за которым ничего нельзя было разглядеть, в пустом коридоре. Сначала через него еще проходили мужчины в буфет и из буфета, но скоро и они угомонились или буфет закрылся. Проводники ушли до Малой Вишеры отдыхать, было тихо, вагон мягко постукивал и покачивался, очень это приятное ощущение, так ехать. Вспоминались комфортабельные вагоны ее детства – молодой совсем отец, кажется, в те годы у него всегда было хорошее настроение, на подъеме духа; весело бегал на станционные базарчики за малосольными огурцами и жареными курами, детское наслаждение получая от того, что курицу эту, теплую, истекающую жиром, можно ломать руками, потчевать мать и Инессу; а потом ждал следующей станции, чтоб опять выскочить на базарчик, поторговаться – никогда не был жаден, а торговаться для него было веселой игрой – и втащить в купе ведро помидоров или слив, вывалить на мягкий диван... Все это он с великим аппетитом тут же начинал поедать – даже то, что дома никакими уговорами его нельзя было заставить взять в рот... Помнит ли он сам себя таким?..

Вот и возвращается она домой.

Возвращается после успешной командировки. О заказе договорились, наметили все этапы предстоящей работы, и Инессе в этом успехе принадлежит не меньшая, чем Токареву, заслуга.

Она сегодня была в ударе, необходимые слова, бесспорные аргументы, удачные реплики ей словно на блюдце подносили. Говорила и знала, что говорит хорошо, и угадывала одобрение на лицах, показалось даже, что и Токарев на несколько градусов повернул стул, чтоб на нее хоть краем глаза, но поглядеть. А когда она – чуть запоздав – входила час назад на совещание в кабинет Полосухина, он всем видом подчеркнул, что обижен на нее за вчерашнее: обманула, не дождалась звонка, предпочла ему кого-то другого. Он не смотрел в ее сторону, когда она, войдя, хотела сесть с краю, а Полосухин подозвал ближе к себе, показал на стул рядом с Токаревым, пошутил: «Сомкните свои ряды». И в самом деле, когда о чем-то заспорили – о сроках, помнится, – Токарев, позабывши враждебность – или как назвать, что он показывал своим угрюмым видом, – подхватил Инессины слова, они чуть не хором заговорили, пока Инесса не засмеялась, заметив это, и уступила слово Токареву. Это сразу разрядило первоначальное напряжение, кто-то весело заметил: «Дружные ребята эти москвичи!», а Полосухин сказал: «Будь по-вашему».

Было от чего им выйти из кабинета Полосухина в приподнятом настроении, и Инесса, посчитав, что никакой размолвки больше нет и все уладилось само собой, предложила:

– Пойдемте пообедаем где-нибудь на Невском?

Он не сразу ответил, дал как бы понять, что удивлен этим неуместным приглашением.

– Вчера, – сказал он, – был последний вечер, который мы могли провести вместе.

Инесса вспомнила Лилькино: «Не испорть отношений с начальством». Это ее позабавило. Она притворилась, что не понимает:

– Почему же последний? В Москве у нас будет тысяча вечеров.

Токарев лишь досадливо отмахнулся и взял со стойки ее пальто, вежливо подал.

Потом он тоже оделся, и они вышли на улицу. День был не солнечный, но тихий и светлый. Довольно теплый для октября. Жаль уезжать из такого Ленинграда. Жаль этих уходящих навсегда минут. Меньше суток пройдет, и это кончится и никогда не повторится, пусть нет в нем ни смысла, ни исхода...

– Конечно, у меня нет права обижаться на вас...

Инесса живо откликнулась:

– Нет, нет, действительно получилось нехорошо. Но вы должны извинить меня. Поверьте, я не хотела... Просто я встретилась с самым близким и лучшим другом юности. Я не могла предупредить вас. А не повидаться с ним тоже не могла.

– Да, разумеется, это было для вас интереснее.

– Это было важно, – поправила она его. – «Интересно», – повторила она слово и даже поморщилась. – Трудно. Хотя в конечном счете – все хорошо, все правильно, все встало на свои места. Зачем-то бывает иногда нужно что-то поставить на место.

– Меня – тоже? – иронически поинтересовался он.

– А что ж? – она взглянула на него серьезно.

– И где я?.. Эпизодическая фигура?

Если б все было так просто. Она не ответила.

На Невском они зашли в первый же попавшийся на пути ресторан.

А в общем он прав – эпизод. Эпизод на то и эпизод, что он краток во времени. И нет смысла в этом копаться.

Молчание становилось тягостным. Она заговорила первая: о новой лаборатории, спросила, как он мыслит ее – какие задачи, какой состав.

– Кстати, – сказала она, – у меня есть хорошая кандидатура. – И она рассказала об Алешке Боброве: ее соученик, великолепный специалист, работяга...