Прохладное небо осени - [26]

– А когда состаришься?

– Фу, – сказала Нина. – Не могу себе этого представить. Я, Нина Озолина, старуха!.. Может быть, я до этого не доживу? – сказала она с надеждой. – А если и доживу, буду нянчить Томкиных внуков. Внуки лучше, чем дети. Дети отнимают лучшие годы жизни, а внуки скрашивают старость. Вот так.

Впереди шагала Лилька – они с Димкой Проскуриным, тоже врачом, рентгенологом, обсуждали какие-то медицинские проблемы. Лилька слегка захмелела, и ей не давали покою проблемы: сперва проблемы вырастающих детей и выходящих замуж дочерей, потом Инесса краем уха слышала какой-то спор о больших и малых городах, а сейчас разговор шел о безобразном штатном расписании в больницах и о профессиональном призвании медика: как уловила Инесса, Лилька все еще не была спокойна за вчерашнюю больную.

На голове у Лильки берет довоенного образца, и носит она его на пышных своих кудрях точно так же, как носила и в шестом и в десятом классах, – набекрень, небрежно, не заглядывая даже в зеркало, когда надевает. И пальто чересчур длинное. Пальто необходимо подкоротить, решила Инесса. Всю жизнь Лильке было некогда подумать о себе. Даже посмотреть на себя со стороны, кажется, некогда. Или теперь уже не ощущает необходимости? Слишком долго наступал момент, когда появилась возможность?..

– Лилька, я приду в субботу и подкорочу тебе пальто, – сказала Инесса. – И все твои платья.

– Подкорачивай, – без малейшего колебания согласилась Лилька. Она обернулась к Инессе, обеими руками приподняла полы и задрала их выше колен. Вид у нее был легкомысленный, все остановились, потешаясь. – Подойдет? Ладно, буду модной дамой. Действительно, пожалуй, пора. Если отрезанные полы решают вопрос.

– И шляпу тебе купим, – смеясь объявила Инесса.

– И шляпу купим. – Лилька попыталась тут же из берета сделать подобие шляпы. – Я давно мечтаю о шляпе, – дурачилась она. – Даже не знаю, о чем я еще сильнее мечтаю... – И, решив, что с вопросом о ее нарядах покончено, опять ушла вперед с Проскуриным, продолжать серьезный разговор, но поначалу никак не могла пойти своей обычной походкой, а все как-то приплясывала, как будто у нее юбка уже короткая и на голове шляпа.

Лежа в постели у себя в номере, Инесса опять увидела Лильку и фыркнула в одеяло – так это было смешно.

А всерьез подумать, это же только так, если потешаться, – смешно. Лилька прожила жизнь больше как мужчина, нежели женщина, плюс рожала детей. И не одна Лилька. Девчонками мы не считали возможным отстать в мужественности и самостоятельности от мальчишек – и получили то, что хотели. Да и что сталось бы с Лилькой, с Ниной, вздумай они что-то когда-то переложить на чужие плечи? А Варвара? Господи, Варвара. Этой не только на себя хватало, а на весь белый свет тоже.

Нынешние девочки хотят быть женственными, это так понятно. Они хотят быть слабее мужчин. Слабее своих родителей. И им будет трудней, потому что все равно придется стать мужественными. Такой для женщины век...

Инесса погасила свет и закрыла глаза. В темноте поплыли какие-то оранжевые, красные, синие круги и спирали, а среди них – лица, улыбки, жесты; чьи-то слова в ушах, чей-то смех. Как в живую воду окунулась, двадцать пять лет с себя скинула. И все на ее глазах – так и молодели, молодели, а когда, проводив Инессу, толпились подле «Октябрьской», то никого уже и не было старше девятнадцати. Сквозь наваливающийся сон Инесса улыбнулась этим своим мыслям... Теперь долго не увидимся. Опять годы. А с некоторыми, возможно, никогда. Пожили вместе несколько часов, каждый как бы отклонился ради этого с линии жизни и опять вернулся в ту точку, которую оставил в шесть часов вечера. В шесть оставил, в час вернулся. И опять в себя попрятали: знакомые лица, голоса, интонации...

8

Токареву она позвонила вчера же, утром. Сказала, что, видимо, командировку придется продлить, и объяснила почему.

Она говорила как могла спокойно – информировала. Но Токарев все равно забеспокоился, стал настаивать, чтобы пошла к главному инженеру, о котором Инесса уже знала, что он, хоть и никуда не уехал, решать все равно ничего не будет, потому что не любит и не умеет решать, и ни для кого в институте это не секрет; наверно, у него есть какие-то другие ценные качества, благодаря которым он, несмотря на этот недостаток, занимает высокую должность главного инженера. Но даже если бы он умел и любил решать, то не мог бы этого сделать, потому что от его желания, хотения пойти навстречу московским коллегам в данном случае мало еще что зависело: единолично он все равно не вправе браться что-то решать. Как такого элементарного не понять? – сердилась на Токарева Инесса. Кажется, ее же считает еще виноватой, что Полосухин уехал, когда он ему нужен здесь. Неудовольствие Токарева отчетливо передавалось по телефонному проводу из далекой Москвы, и Инесса пообещала:

– Хорошо, я сегодня с ним поговорю. Воображает, что-то, что срочно необходимо ему, должно заставить всех торопиться. У всех свои планы, все заняты тем, чему подходят сроки и от чего зависят разные показатели и квартальные премии, и решительно все этому подчинено. Усилия всех: от научных работников, инженеров, руководства до программистов, копировальщиц, машинисток; никому нет дела до того, чего нет в плане и чему не определены сроки. Чего от них никто не требует.