Прогулки по Раю печали - [20]

Тим уставляется на Стаха зашуганно: тот ничего не отвечает. Стах вдруг опоминается, что облажался — и Тим опять на панике. Он раздосадованно цокает, касается Тима, сжимает его толстовку. Убеждает одними губами:

— Все в порядке.

— Сташа, ну чего?

— Нормально… — говорит он. Повторяет глухо: — Все в порядке.

Он отвлекается от Тима и возвращается на землю. Проходит пару метров, обретает способность — поддержать разговор, вспоминает, что можно обсудить:

— Предлагал матери приехать — хотя бы на несколько дней… Она сказала: «Что тут делать?»

— А у вас ей много чего делать?.. Даже с тобой не едет…

Стах усмехается.

Краем глаза отслеживает Тимовы беспокойные руки, расцепляет их. Тим перестает себя мучить. Секунды две идет спокойно. А потом принимается заламывать себе пальцы. Стах цокает.

— Тиша…

— Мне душно…

У Тима ледяные руки. Тим выглядит замерзшим, побледневшим, перепуганным. Ежится на сильный ветер.

— Воды? Остановиться?..

Тим дергается в сторону и прижимает костяшки пальцев к губам. Он делает несколько шагов — и беспомощно замирает. Маленький Тим посреди большого вокзала. Он осматривается по сторонам, он хватает ртом воздух и часто-часто дышит.

— Сташа?..

Тим.

— Идите. Мы догоним, ладно?

Стах ловит Тима.

— Тиша.

— Я хочу домой.

— Мы уже приехали. Осталось немного. Скоро будем дома. Все в порядке.

Но у Тима — нет. Он кривит лицо, обнажая плотно сомкнутые зубы — и вдыхает через них воздух, словно ему очень больно. И он не смотрит. Бегает его взгляд — ни на чем не может остановиться.

— Тиша…

Тим всхлипывает и закрывается рукой.

Гудит поезд — и Тим вздрагивает, и не знает, куда деться. Стах обхватывает его голову руками, принуждает — на себя посмотреть.

Но взгляд Тима продолжает блуждать — поверх предметов, сквозь них, мимо.

— Посмотри на меня.

Тим не смотрит. Он ищет, куда бы ему сбежать, в какой угол забиться.

— Посмотри на меня. Посмотри. Тиша.

Тим зажмуривается. Намокают черные ресницы — жуткой концентрацией мрака.

Едет поезд.

Стах закрывает Тиму руками озябшие уши — и оседает на корточки следом за ним. Тим вцепляется в него мертвой хваткой — и стихает.

— Сташа… Может, вам что-нибудь…

Стах поднимает взгляд.

— Я же сказал: идите.

Они теряются и отступают. Стах провожает их вниманием и возвращается к Тиму. Тот держит за руки, чтобы не отпускал. Стах не отпускает. Отогревает Тима теплом.

Тим не отогревается.

Стах запрокидывает голову и уставляется в серое небо беспомощно.

Питер, привет. Включи солнце, выключи звук, отмотай назад. Земля обетованная, ты оплошала. Разлетелась вдребезги.

II

Тим сидит на вокзале. Он весь забрался на сидение, свернулся в клубок, спрятался за капюшоном.

Стах приносит ему сок. Садится рядом, вставляет трубочку и пытается вручить Тиму. Тот закрывает глаза — и не реагирует. Стах уговаривает его, словно маленького:

— Держи. Это как солнце, только апельсин. Питер не вышел. Надо что-нибудь получше.

Тим молчит.

Может, он понял, что бабушка с дедушкой не знали — и теперь обижается.

Стах просит:

— Дай им время…

Тим разлепляет ресницы и уставляется перед собой незряче.

— Я говорю себе это всю жизнь…

Стах не знает, что ему ответить. Они не плохо отнеслись, они же…

— Они просто растерялись…

Тим снова прикрывает глаза. На секунду. А потом он поворачивает голову — и топит Стаха в их промозглой синеве. Он хочет знать — в целом:

— Что во мне такого?..

Тим принял на свой счет. Когда бабушка с дедушкой растерялись от того, что Стах не предупредил их.

— Дело не в тебе…

Тим отказывается слышать.

— Тиша…

Тимов голос запускает в шумный вокзал тишину:

— Зря я поехал.

Стах смотрит на сок в своих руках, чтобы не видеть, как отреагирует Тим. Потому что придется сознаться.

— Я не сказал им…

— Что?..

— Они не знали.

Тим не двигается и молчит. Когда Стах решается проверить, как он, Тим шумно выдыхает. Отворачивается, ерошит себе волосы.

Стах размыкает губы, чтобы объяснить ему, — и не может. Он не может объяснить, как это — когда мать сидит рядом каждую минуту и контролирует каждое твое действие, каждое слово — и все, что ей не нравится, превращается в истерику и отцовский ремень. Стах не знает, как вообще — такое объяснять, когда Тим живет почти один.

Тим решает:

— Я возвращаюсь домой, Арис.

Стах усмехается — нервно. Следит, как Тим осматривается, определяя, где ему купить билеты.

Чтобы уехать. Из Питера. От Стаха.

— Мы уже здесь. И это бабушка с дедушкой. Они знают почему. Это моя головная боль, не твоя. Я объясню. Они поймут.

Тим поднимается с места. Стах подрывается за ним и говорит:

— Только попробуй — я поеду за тобой.

Тим пытается — уйти. Стах преграждает ему дорогу. Тим не держит контакта, даже зрительного. Стах его хватает.

— Я не отпущу тебя.

У Тима высыхают глаза, так и не проронившие слез. Тим отвечает без чувства:

— Тогда я брошусь под поезд.

Стах замирает — с вьюжным голосом, с вьюжным голосом, застрявшим в его голове. Расслабляет пальцы.

Что он сказал?..

— Тиша…

Стах не знает, как его остановить. Не после того, что он сказал.

Как он такое сказал?..

Надо было промолчать… Это просто… как дома. Под дулом пистолета.

Стах усмехается и оборачивается:

— Мне врать тебе, как матери? — и останавливает Тима фразой — спиной к себе. — Спроси меня, почему я умолчал об этом. Спроси меня, почему я так бежал оттуда. Спроси меня хоть что-нибудь, — голос срывается на хрип — под сводчатым потолком вокзала. — В мире есть проблемы, кроме твоих собственных. Если бы я мог иначе, я бы, наверное, сделал иначе. Я не мог. Я не мог. Ты не слышишь, когда я говорю, что не могу. Ты ничего не слышишь, кроме того, что хочешь. Если ты поедешь, я поеду за тобой. И мне плевать куда. В этом вся разница. У тебя будет тысяча «но». У меня нет ни одного: я нашел единственный способ увезти тебя. Это был единственный, ты понимаешь?