Прогулки по Европе - [13]

Суббота 16 февраля. Бал в Ecole Normale. Во всех помещениях покрупнее – столы с бутылками. Во всех какие-то декорации. Вот, например, подвал, изображающий Телемское аббатство… Все ходят с рюмками в руках из одного зала в другой. Высокопоставленный гость – на этот раз министр образования. Ему демонстрируют все самое интересное и в качестве особенно редкой достопримечательности подводят к нему меня. С рюмкой в руке, с видом демократического единения со всем происходящим бедламом, начинает меня расспрашивать: «Ну и как вам здесь живется? С кем вас поселили?» Уже хорошо зная, что значит «с кем», отвечаю: «С социалистом». – «Ну и как же вы с ним ладите?» С полной естественностью отвечаю на совершенно обычном для Ecole Normale языке: «Il ne m'emmerde pas trop» (да он не слишком уж сует меня носом в дерьмо). Тут происходит немая сцена. Все движение в комнате на мгновение прекращается. Министр чуть меняется в лице, окружающие замерли: что теперь будет? И вот министр уже нашел выход – все-таки как-никак политик: с рюмкой наперевес он бросается ко мне и начинает громогласно поздравлять с изумительным овладением французским языком.

Увеселения этого рода продолжаются до утра. Большая их часть происходит уже на крыше. Правда, на следующий день я удостаиваюсь визита самого Прижана: «Это из вашего окна бросали водяные бомбы на улицу Рато? Хозяин машины указывает вроде бы именно на это окно». (Водяные бомбы, bombes à eau – бумажные кульки с водой; с высоты пятого этажа прилично проминают крыши машин.) Принято исходить из того, что ученики отвечают своему вице-директору честно: это уж его дело, как он их будет потом защищать. Говорю Прижану, что как раз этой комнаты бал не коснулся, и вопрос считается исчерпанным.

Четверг 21 февраля. Письменный экзамен по французской фонетике (транскрипция).

Пятница 22-е. Устный экзамен по французской фонетике (проза). Вечером баскский язык у Мартине.

Четверг 28-е. Был на приеме у посла, просил разрешения на поездку в Италию. Смотрит мне пристально в глаза: «Я такие вопросы не решаю. Если хотите, я запрошу Москву». Предпочел не хотеть.

Устный экзамен по французской фонетике у Маргариты Дюран (поэзия: Dans un vieux parc solitaire et glacé / Deux ombres ont tout à l'heure passé…; полагается неким очень специальным образом завывать при декламации; угодить Маргарите Дюран у меня не очень получается).

Март

Пятница 1 марта 1957. Впервые в жизни оказываюсь за рулем моторного средства: Мишель Лонэ предлагает мне попробовать свой scooter Vespa. (Мотороллером его назовут в Москве потом.) Чувство совершенно необыкновенное. Мишелю и в голову не приходит, что обучать меня следует в каких-то специальных местах, – он сразу же выпускает меня на узенькие улочки Латинского квартала. И только когда я выезжаю, нисколько не замедляясь, с напрочь закрытой большими домами rue Lhomond и поворачиваю налево на rue du Pot de Fer, тесно огибая левый от меня угол тротуара, Мишель, сидящий за моей спиной, спокойно замечает: «Если ты будешь так поворачивать, то ты несомненно никогда не будешь старым».

Труднее всего не заглохнуть при старте. То и дело приходится слезать и заводить педалью снова. И сильнейшее ощущение возникает, когда чудовищный пятнадцатиметровый грузовик тормозит в тридцати сантиметрах позади меня и ждет, пока я справлюсь с глохнущим мотором.

Из письма от 2 марта 1957

Во Франции забастовка почтовых работников. <…> Кстати, только что я пережил другую забастовку – обслуживающего персонала Ecole Normale. Неделю никого не поили, не кормили, не согревали, и одичалые и обросшие normalien'ы рыскали по забегаловкам Латинского квартала искии что поглотити. За эту неделю я весьма оценил пользу, проистекающую из обилия знакомств.

3–6 марта. Познакомив меня с Французской Ривьерой, Анри Гросс теперь считает нужным познакомить с Нормандией. Он везет меня – поездом с вокзала Монпарнас – в нормандскую деревню к своим родственникам. Приезжаем на ферму к его дяде. Гостеприимство – самое широкое. Обстановка действительно деревенская. Во дворе сортиры-скворечники, совершенно как в Подмосковье. Меся грязь, хожу за дядей, который с гордостью показывает мне всех своих коров и свиней. Еда простая, ее огромное количество. И, конечно, пить примерно так же обязательно, как в русской деревне. Питей два, оба свои, яблочные: сидр и кальвадос. И того, и другого неимоверно много. Стакан сидра ставится перед каждым при любой еде; по мнению хозяев, без этого вообще ничего не проглотить. А серьезное питье – это кальвадос; для московского уха это, конечно, Ремарк, романтика. И вот уже все силы кончаются, и хозяева удовлетворенно отправляют тебя на немыслимо огромную деревенскую перину.

Утром решаю: больше невозможно, сделаем день отдыха. Но ничего подобного: уже пора ехать ко второму дяде, который живет в соседней деревне. Переезжаем. И весь сценарий с полной неумолимостью повторяется. А дальше выясняется, что у Анри еще и четыре тетки. И не посетить хоть кого-нибудь – тяжкое оскорбление.

В гостях у одной из теток Анри говорит мне: «А сейчас мы тебя познакомим с настоящей старой нормандкой – матушкой Базен». Старуха действительно очень колоритна; особенно замечательна ее речь. Например, l mouillé звучит у нее отчетливо как [d']: [travad']. Спрашиваю, нельзя ли за ней кое-что записать; она охотно соглашается.