Прогулка под луной - [7]

— Это ты мне свистел?

Пацан кивнул. Маша заметила, что он напряжен и, видимо, собирает все свое мужество, намереваясь ей что-то сообщить. Маша наклонилась к нему.

— Ты что-то хочешь мне сказать?

— Они все врут! — выдохнул он.

— Я это поняла, — тихо проговорила Маша, хотя не сообразила, кого именно имеет в виду мальчишка, называя абстрактно «они». Директрису и воспитательницу? Детей?

Он сглотнул и, глядя, видимо, но привычке, исподлобья, продолжил:

— Я все знаю. Алька ваша не больная и не заразная. Они ее в психушку увезли. Вот.

Маша не сводила с пацана глаз, пытаясь осмыслить услышанное. Он глаза не спрятал и тоже глядел ей в лицо. Напряженно и выжидательно. Маша чувствовала: одно неверное движение, слово с ее стороны, он сиганет через забор, и поминай как звали.

— Я тебе верю, — сказала она. — А почему же так получилось, ты не знаешь?

Мальчик оглянулся и торопливо заговорил:

— Знаю Она ходила по ночам. И к нам в палату приходила. И пела. Мальчишки не видели — все спали. А девчонки перепугались, визг подняли.

Дежурная прибежала. А Алька спала. Понимаете? Она во сне ходила и пела.

Мальчик так разволновался, что Маше казалось — сейчас он начнет заикаться. Она положила обе руки ему на плечи.

— Я знаю, — сказала она спокойно. — Это бывает у детей. А что было дальше? Она… часто так ходила?

— Да. Часто. Когда луна была большая — почти каждую ночь. К нам в окно луна светит. Алька по коридору к нам придет и встанет посреди палаты. А я жду: будет петь или нет. Пела она красиво.

— А потом?

— Воспитательница ее подкараулила. Я слышал, как она нянечке говорила — так, мол, и норовит к мальчишкам в палату. А у нас занавесок нет. Луна светит как фонарь. А я читал, что лунатики за луной ходят. Воспитательница говорила, что Альку к кровати привяжут. Я думал, пугает. А ее и вправду привязали ночью, и ей плохо стало. Тогда ее в психушку увезли.

— Ты точно это знаешь? Мальчик кивнул:

— Нянька со сторожем говорили ночью. Маша слабо улыбнулась:

— Ты что же, по ночам не спишь, что ли?

— Я читаю от фонаря. У нас перед окном фонарь. А когда луна большая — совсем как днем видно. Днем-то все шумят, мешают, читать плохо. А ночью я читаю. Мне наш завхоз книжки приносит.

— Ты мне очень помог, — призналась Маша, полезла в пакет и достала фломастеры. — Возьми вот. Рисовать будешь.

Мальчик едва взглянул на яркую упаковку, свел брови — привычное выражение лица — и нырнул в дырку забора.

— Не надо, теть. Вы их Альке везли. Я рисовать не умею.

И он, сунув руки в карманы, распрямил плечи и пошел прочь независимой походкой детдомовца.

Несколько минут Маша не могла пошевелиться. Сердце стучало где-то в горле, и ужасно болела голова. Мысли не хотели прийти в порядок. Что делать? Куда теперь идти? В конце концов, стоять тут и ждать — дело безнадежное. Надо куда-то двигаться. Маша побрела к остановке.

Там села на замысловатую лавочку, предварительно постелив свой пакет, и стала думать.

«В особенно острых ситуациях голова должна оставаться холодной», — вспомнила слова своего жениха и невесело улыбнулась. Как бы не помешала сейчас его холодная голова! Своя собственная была слишком горяча. Просто кипела.

Придется думать горячей.

«Плясать будем от противного, — решила Маша. — Мне запретили видеться с девочкой, значит… значит, мне просто необходимо добиться свидания с ней! Я не смогу ни спать, ни есть, ни выбирать мебель для квартиры, черт возьми, если буду знать, что в то же самое время мою маленькую подружку Альку, которую я знаю с трех лет, колют отупляющими транквилизаторами и привязывают к кровати. Чтобы не бродила по ночам! Идиоты!.. Мою Альку, которую я кормила манной кашей и водила гулять по Москве, учила читать по-русски и заодно по-английски…»

Маша поймала себя на мысли, что сейчас заговорит вслух. Она встала и вышла на асфальт остановки.

Были вещи, которые она рассказывала только Альке. Были минуты, когда она не считала возможным кому-то рассказать то, что творилось в душе.

Такие вещи обычно рассказывают собаке. Или кошке. Или ребенку, который воспримет все по-своему. И по-своему утешит. Машиным доверенным лицом частенько бывала эта сероглазая малявка. И вот — такое… Маша спохватилась, когда заметила, что давно ходит вокруг остановки и пропускает автобусы, даже не взглянув на номер.

Тогда сообразила, что слушает не свою горячую «бестолковку», а сердце. Сердце, которое не дает решения.

Но, как оказалось, сердце не зря вытолкнуло девушку из пластикового чрева остановки и погнало на простор.

Отсюда хорошо просматривался вход в детский дом. Машино бдительное сердце хорошенько тряхнуло хозяйку, едва та увидела, как дверь распахнулась, и ярким контрастом по отношению к зданию на крыльцо выпорхнула юная помощница воспитательницы в светло-кремовом плащике-размахайке и в таком же светлом беретике. Эта пигалица остановилась на крыльце, как бы пробуя на вкус погоду, повела плечами, стряхивая — неприятные впечатления дня, и, стащив с головы беретку, сунула ее в сумочку.

Совершив сей нехитрый ритуал, она бодро зашагала через двор в сторону остановки. Девушка явно радовалась тому, что ее смена, слава Богу, кончилась и она теперь свободна до завтра, что на улице прекрасная погода.