Прогулка к людям - [2]

А приводной ремень скользил плавно и мягко и также мягко принес и поставил у стола свежую точно с морозного воздуха и шелковистую Тамару Петровну, делопроизводительницу стола учета.

— Можно к вам?

В глазах и голосе веселость и неистощимая надежда.

— Самый неприятный элемент, еще потом сослуживцы подтрунят. — И, не взглянув, спросил нарочито грубовато:

— Ну, что?

Ах бывало, не раз бывало воплощалась она в воображении, покорная всем желаниям и теперь еще неловче смотреть на красивые открытые плечи.

— Ну, что?

— Вот тут ведомость подписать.

И встала слишком близко, можно бы и подальше. Хочется подписать поскорей, но ведомость интересная, умело бегут глаза по графам и цифрам.

— А почему здесь не показан средний оборот вагона?

Низко заклубились томящие темные волосы и нужно поднять, только поднять голову и окунуться в ждущие глаза: инженер Воробьев — завидная партия.

— Ах, подождать, не подписывать, пусть стоит возле, еще, еще! — Но больше нельзя, все разъяснено, ведомость подписана и нет уже Тамары Петровны.

А кабинет манит к себе все новых людей. Здесь, пришел, зовите по телефону, делайте доклады, несите бумаги, здесь, здесь инженер Воробьев. И внимательно слушает бронзовый глупый олень, как торопливой походкой ходит по кабинету время, и верит инженер Воробьев, что идет оно скорее, чем дома.

Но вот 4 часа — конец, до нового утра, можно обедать, любить, отдыхать, хлопотать.

— До завтра!

— Прощайте!

Хлопает пружинистая дверь, считает все ли ушли, одного долго не не досчитывалась: Андрей Прокофьевич вышел, как всегда, на час позже всех.

— А все же нужно бы посмотреть, какой вагон дали этому доктору. — Прошел на вокзал, отыскал и остановился, в окнах вагона никого не было видно.

— Ага, жесткий Киево-Воронежский 4-го класса N 535; вот и все, вот и все, больше здесь нечего делать, нужно итти домой. А может войти? — и нерешительно вытащил из кармана вагонный ключ, постоял, оттягивая время, как тогда с Тамарой Петровной и повернулся уходить. Из вагона выскочил Пострелкин.

— Любопытствуете, Андрей Прокофьевич, может зайдете, скучает доктор-то, — и наклонился к уху с шепотком доброжелательным, — других бы не пустил, а вас завсегда, потому старое начальство, знакомое, зайдите, поинтересуйтесь!

Уже не раздумывая, Андрей Прокофьевич шагнул в вагон. Первая половинка была пуста. Пострелкин постучал во вторую, запертую, и сейчас же открыл дверь своим ключом.

— К вам вот!

— А-а Пострельки, Пострельки venez ici, venez!

К двери торопился высокий, охваченный сумерками человек. Рукой он прикрывал лоб, словно от солнца.

— Вот они хочут познакомиться, начальство мое. Я сказал, что вам скучно, они и зашли.

— Ах, как я вас благодарю очень, очень, садитесь, пожалюста. Ви русски ingenieur?

Но упрямая, сверлившая весь день мысль выскочила неожиданно.

— Зачем вы приехали в Россию?

— Зачем ви сюда приехаль? — словно для перевода повторил Деспиладо и вдруг отнял ото лба руку и улыбнулся всем бритым, тонким лицом.

— А ви как сюда попаль? — и указывая на открывшиеся буро-красные пятна, сказал — это нужно бояться, я не дольжен вас принимать, но такая тоска, такая…

— Я не боюсь, — перебил Андрей Прокофьевич, — мне хотелось поговорить с вами.

— Ах вот понимаю, bien, хорошо. Зачем я приехаль? Я приехаль учиться смотреть etc. лепрозорий и революция, о какая революция! Я шель с вами, я стреляль вашу буржуа, я лечиль ваших женщин и вашу Lepro tuberosa, я сам привиль себе и сам захвораль…

Андрей Прокофьевич смотрел на бугровато-бурые, лишенные волос, надбровные дуги и невнимательно слушал. Нужно уходить, как глупо, зачем все это? Он отвернулся к окну. Там в сером вечере, мимо вагона деловито маршировали с песнями и флагами, мальчуганы. Д-р тоже взглянул и черные без зрачков глаза стали задорны.

— Вот, вот, вот ваша чюдни страна, она вся так идет по радиус и у вас нет окружность. Tout le monde, весь мир — вселенна, voila! Ваш инкубационны период прошоль. А вот я попаль в заразник. Какая пропасть, здесь и там…

И неожиданно встал и пошел вдоль вагона.

На одной из лавок была раскинута постель, над подушкой женский портрет, рядом на столике большая банка с водой и растениями. Доктор вытащил из-под подушки и надел фригийскую шапочку, и в том, что он вспомнил о ней и надел ее, — была детская утеха и безнадежность.

— Доктор, не надо ли вам чего?

— Мне? Non rien нитшего, merci я имею много книг, вот мой любимый Ростан — romanesque, какая тихая нежность "un peu de musique un peu de Watteau, скамейка, забор, два сердитых соседа и любовь, — и вдруг указал в окно, — отчего ви не там? Вам можно, а я буду кричать в крышу, окна, проказа с вами, с вами! А — а - а какая мука сидеть в заразник. Я сильни, я хочу любить, какая мука, жизнь ходит мимо стекля. C'est chose bien commune de soupirer pour une blonde, chataine ou brune maitresse. Ах я еще молод, хоть один раз вернуться к вам, последни раз. Monsieur помогите мне о, c'est tres simple — это у вас в руке. Дайте мне ваш ключ, этот ключ и я пойду погулять, я имею деньги, мы проведем хорошо время и apres я навсегда вернусь сюда в коробочку к этому мучительному портрету и моим водяным жукам.