Прогулка - [44]

20.05.16

Открывая и снова закрывая глаза, Кира следила за временем. Его показывал солнечный свет, медленно перемещаясь полосатой тенью шторы по потолку. На одеяле дремали коты, они уже наигрались в коридоре, чем-то гремели в кухне, шуршали, потом звенело и после наступила сторожкая тишина. Наверное, уронили эмалированную миску с хлебным пакетом, равнодушно отметила Кира, лежа на спине, как лежат покойники, но не встала, а через время оба пришли, устроились обок и поверх, методично вылизывались, потом заснули. Солнце уже потускнело, тени размылись, комната наполнилась сумраком, как водой, сначала легкой, потом густеющей, потяжелевшей.

Нужно встать, тускло думала Кира. Спина болит, и шея затекла, нужно хотя бы повернуться, но тут коты. И вообще. Пока лежать было даже неплохо, никто не мешал, в дверь разок позвонили, но не усердно, и после слышен был во дворе голос соседки, тети Аллы, она болтала с бабульками, кыскала свою кошку, пеструю, с неподходящим именем Негра.

— Негра, — монотонно вела тетя Алла, — Негра, Не-егра, Не-егра-а-а…

Но когда придет темнота, она станет смотреть, знала Кира. Проснется, потягиваясь черными суставами. Раскроет множество внимательных безжалостных глаз. Они как негативы глаз дня, которые так пугали ее в дни тоски, не позволяя выйти из дома. Темнота была хуже. Она смотрела не на внешнюю Киру, а на ту, спрятанную глубоко. И глаза ее были острыми крючками, не уследишь, зацепят и выдернут. Всякое, из глубины.

Глядя в темнеющий потолок, по которому временами ползли пятна света от проезжающих двором машин, Кира перебирала мысленно, чем защититься. Кино. Книга. Позвонить. Поработать.

Каждое действие вызывало отвращение, мгновенное и сильное.

В дверь позвонили. После паузы, во время которой Кира ждала, уйдет ли, повинуясь ее мысленной просьбе, позвонили еще раз. И еще через короткую тишину, вдруг стукнуло о подоконник. Снова. Снова. Постукивание стало равномерным, выбило какой-то ритм, и Кира, кривясь, медленно села. Перебирая в голове уже другое. Наорать, или выплеснуть воды, но за ней нужно брести в кухню. Какого черта?

Она оставила котов валяться в складках одеяла и босиком прошла к окну, приоткрыла сбоку штору. Внизу белело поднятое лицо с темными глазами. Свет из окна соседней квартиры показал губы в щенячьей улыбке и короткую темную бороду, плечи в синей куртке.

Илья, вспомнила Кира. Вчера был букет. Сирень и пионы, конечно, это он, некому больше. Смешной. Будь она помоложе и поромантичнее, ах.

Мальчик смирно ждал, маяча светлым лицом, таким молодым. Кира махнула рукой, и он закивал, указывая в сторону подъезда.

Открыв двери, она слушала, как легко взбегает по нескольким ступенькам, шуршит курткой. В проеме замялся, но она уже отвернулась, уходя в кухню.

— Заходи, — велела на ходу, — я чайник сейчас.

Зажигая свет не в кухне, а в ванной, чтоб просачивался неярко, деликатно скрывая подробности, усмехнулась себе. Ах ты и коза, Кира, лежала тут стенала, страдала, но все равно заботишься, чтоб не испугать парня нечесаной башкой и припухшим лицом. Неистребимое женское.

— Я руки помою?

Он топтался в ванной, фыркал, потом воздвигся в дверях, и Кире стало поневоле смешно. Из-под длинного шуршащего анорака торчали голые колени.

— Ты в трусах, что ли? Извини, я на ты.

— Не. Шорты. Я тоже хочу на ты. Можно?

— Так снимай куртку-то. Запаришься. Можно, если тебе ловко. Я же тебя старше. На миллион лет.

Илья сел, подбирая под табурет ноги в белых спортивных носках, уже слегка загорелые, мощные и бесконечно длинные.

— Мне нравятся женщины старше, — сразу расставил точки над и, — и не на миллион. Я ж вижу.

Кира села тоже, отодвигая табурет, чтоб в тесноте маленькой кухни не тыкаться коленками в его ноги. Поморщилась. Скажите, пожалуйста, ему значит, нравятся женщины старше, и ее он тоже загнал в общее стадо этих самых женщин. Но тут же вежливо улыбнулась. Ну загнал, зато честно сообщил что к чему, и молодец. Хотел или нет, но избавил ее от догадок, вдруг решил попользоваться симпатией одинокой голодной мамзельки, которая станет оплачивать мальчиковые шалости — пиво, жратву и девчонок. Если, конечно, не врет. Но если соврал, ему же хлопотнее.

— Тебе сколько лет? — шурша курткой, подвинул к себе кружку, цыкнул, извинительно улыбаясь, — маленькая, мне на раз сербнуть. Я тебе принесу нормальную. Почти литр входит.

— Тридцать восемь, — легко сказала Кира, поздравляя себя, во-первых, с тем, что тоска позволяет ей равнодушно говорить на любые темы, а во-вторых, все же с тем (о неистребимое женское), что на свои сорок шесть она никак не выглядит, — да зачем мне такая кружка, я из таких не пью.

— Вот, — торжественно кивнул собеседник, — всего тридцать восемь, да ты вообще молодка. У меня была женщина, я с ней встречался, у мамки на работе работала, ей сорок два!

Кира повела плечами. За свое вранье ей стало неудобно, но с другой стороны, как она парню скажет. Он так гордится тем, что была у него, сорока двух. А Кира старше. На… Да фиг с ним, не хочу думать.

— И вообще, — продолжил гость, — чего мы про возраст. Дело же не в нем вовсе.

— Ну, конечно. Как будто мы завтра или через неделю ляжем и помрем. Или ты встречаешься коротко? Раз-раз и повстречался. Раз-раз и уже с другой.