Продолжим наши игры+Кандибобер - [27]

— Товарищи, товарищи! Опомнитесь! — бух пытается как-то сгладить, смягчить положение. — Подождите минуточку. Ведь это же неправильно. Надо во всем разобраться. Мы же все перепутали. Так нельзя…

— Александр Александрович, — перебиваю его, — помолчите, пожалуйста. Ничего мы не перепутали. У меня есть предложение: учитывая все, что здесь было сказано, все, что стало известно, отозвать товарища Бабича с должности председателя месткома, а затем поставить этот вопрос на общем собрании.

Чувствую какое-то наслаждение от того, что Бабич наконец видит своего основного противника меня. Я даю ему бой, я, и пусть он знает об этом.

Мое предложение — неожиданность. Директор ошарашен. Но ему нравится моя решительность. Даже если из этого ничего не выйдет. За моей спиной полыхают мосты, с треском рушатся в воду объятые пламенем пролеты, прямо среди волн высокими кострами горят сваи. Ничего этого я не вижу и догадываюсь только по отблескам, мелькающим в глазах Бабича. Острые, уменьшенные язычки пламени трепещут в его очках. И опять грохот за спиной — последний пролет свалился в воду. Глухой всплеск, шипение гаснущего пламени, острый запах гари…

Полыхают мосты за моей спиной.

Но ничего, я знал, на что шел, знал, какие чувства сейчас у остальных заговорщиков. Если они не сделают решительного шага сами, то обязательно поддержат, если этот шаг сделает кто-то другой. А у меня нет другого выхода У меня вообще нет выхода я спиной чувствую жар горящих свай. Мне нужно набирать очки.

— Аркадий Иванович, — говорю, — по-моему, это верное заключение из ваших слов… Я предлагаю переизбрать председателя местного комитета.

— Да, да… Конечно…

— Вот и чудесно. А вы, Зина?

— Я думаю, вернее, мне кажется, что мы просто обязаны, мы не можем, не имеем морального права пройти мимо того, чтобы не подумать, не принять близко к сердцу все те вопросы, которые, можно сказать, нежданно-негаданно… В общем, вы меня понимаете. Мы все обязаны быть на уровне требований. Возможно, я не права или слишком увлеклась, но все же буду настаивать. Иначе нас не похвалят…

— Прекрасно! — прерываю, потому что не могу больше видеть ее беспомощное барахтанье.

Спешу, спешу, словно вот-вот что-то должно произойти. Словно все это сон и он сейчас кончится, а мне во что бы то ни стало нужно довести дело до конца прежде, чем проснусь. Но минуты идут за минутами, события развиваются стремительно и необратимо, а я все боюсь пробуждения.

— Давайте проголосуем, — говорю. — Кто за то, чтобы Бабича отозвать с должности председателя местного комитета, прошу поднять руки, — голос мой уже не визгливый, он охрип, стал глухим.

Семьдесят пять процентов голосов подано за то, чтобы Бабича отозвать, как не соответствующего этой должности.

Тов. Ворох поднимается и молча, невидимо выходит из комнаты.

«Поздравляю! — шепчет В. Т. — Все прошло блестяще. Я, пожалуй, тоже пойду. Дело сделано. Дальше ты и сам справишься».

Зина готова торжествовать, но не решается. Ждет сигнала и вертит головой. Ей не сидится, она не знает, на ком остановить взгляд, с кем поделиться радостью.

Директор очень похоже дает понять, что все происходящее для него полнейшая неожиданность. Он пришел отчитываться, может быть, даже взять свое решение обратно, а тут такое… Моргает глазками, дергает носом, растерянно смотрит по сторонам. Отличная игра.

Бабич стоит за столом и яростно улыбается. Слушает Аркашку и в такт его словам кивает. Все правильно, все хорошо, вы еще что-то хотели сказать? — пожалуйста. Бух снимает с гвоздя плащ, путается в рукавах, надевает его.

— Подождите, Александр Александрович, — говорит ему Бабич. — Я тоже с вами. Одну минутку… Продолжать обсуждение первого вопроса считаю нецелесообразным. Хочу отметить, что заседание местного комитета прошло организованно и слаженно. Очевидно, было хорошо подготовлено. Всегда неприятно разочаровываться в людях, но… ничего не поделаешь. Главное все-таки — сделать правильные выводы. Вы согласны со мной, Василий Тихонович? Впрочем, это неважно… Присутствовать на обсуждении второго вопроса повестки дня считаю излишним.

— Это почему же, интересно знать? — не выдерживает Аркашка.

— А потому, Аркадий Иванович, что я считаю это заседание неправомочным. И постараюсь доказать это всеми доступными мне средствами.

— Но второй вопрос — распределение квартиры, а вы первый на очереди, — говорит директор.

— Идите вы к черту и со своей очередью! — срывается Бабич.

— Боже! Как нехорошо, как нехорошо! — восклицает Зина и обеспокоенно заглядывает каждому в глаза, дескать, как дальше жить будем?

Все молчат. Будто ничего не слышат. Жалостливо смотрят на Бабича, как на человека, с которым стряслось несчастье. И которому можно кое-что простить.

Вскинув голову, безукоризненно четко, как в молодые годы на морском параде, Бабич выходит. Все-таки флотская выправка дает себя знать. Надо же — где пригодилась!

— Переходим к следующему вопросу, — говорю скорбно. Да, это только так и нужно было сказать. Несмотря на горе — разочаровались в товарище, — у нас еще есть силы продолжать общее дело. Нам, разумеется, сейчас очень тяжело, но работа есть работа. Это наш долг.