Продолжение любви - [96]

— Поровну не бывает, — рассуждал Диего. — Вот учились поровну, а знаний досталось Алонсо — хоть с другими делись, а мне — кот наплакал.

— В тебя их и молотком не вобьешь. Ты что, и дальше будешь психологией заниматься?

— Да вы с ума сошли, я лучше кубок выиграю. За один матч денег столько же, сколько за месяц возни с вашими психами!

— А я открою всемирный реабилитационный центр! — поправив очки, заявил Рато.

— И цыган принимать будешь?

— Почему сразу цыган?

— Раз всемирный, значит и цыган.

— Пилар, а ты какой центр откроешь?

— Я — для денежных мешков. Им тяжелее всего. Жуткая нагрузка на психику. Они готовы все отдать, чтобы им помогли.

— Люсия, а ты чем будешь заниматься? — воспользовавшись случаем, спросил Виктор.

— Не знаю. Астронавтов готовить буду. Чтобы по дому меньше скучали.

— Резиновых кукол им выдавать, и никакие психологи не понадобятся! — радостно завопил Диего.

— Что ты так орешь?! — одернула его Пилар. — Смотри, все уже из бара разбежались.

— Я думаю, хозяин на нас не в обиде!

— А я буду домохозяйкой! — с гордостью заявила Кармела.

— Тебе легко. Уже всего достигла! Может, и мне домохозяином стать? Пилар, возьмешь меня в домохозяева?

— Ребята, давайте лучше возьмем еще вина, — облизнулся, посмотрев в пустой бокал, Инокентио.

— Коньяку — и точка!

— Я что-то устала, — заявила Люсия, — и хочу покинуть вас до завтра.

Она отвергла всех претендентов в провожатые, дошла до своего «фиата», немного подумала, но решив, что она-то выпила немного, села в машину и поехала домой.

Слушать музыку не хотелось, а тишина после шумной компании резала слух. Из-за жары приходилось то и дело вытирать пот со лба, дышалось тяжело. К тому же вскоре она угодила в пробку и полчаса вынуждена была наблюдать величавый зад черного «мерседеса». Разболелась голова. Девушка уперлась глазами в номерной знак «мерседеса», и цифры заплясали в ее глазах как тряпичные куклы. Что за чертовщина! Ужасно захотелось пить. Только через полчаса ей удалось вырваться из пробки и кое-как припарковаться у первого же увиденного кафе.

В длинном белом платье с высоким разрезом сзади и тонкими бретелями на плечах Люсия выглядела чрезмерно броско для того места, в котором оказалась. За несколькими деревянными столиками сидели два не совсем трезвых типа и третий — толстый, как воздушный шар, с гладко выбритым черепом, видимо скандинав. Перед ним стояли рядком три кружки пива и возвышался стог картофеля фри. Лениво забрасывая в рот картофельные палочки, он щелкал каналами и тупо пялился на экран телевизора.

— Стакан холодной воды, пожалуйста, — обратилась она к бармену.

— Может быть, чего-нибудь еще? — приподнял пышные усы немолодой бармен, удивляясь необычной посетительнице.

— Ни в коем случае, — улыбнувшись ему, пробормотала Люсия, — мне уже достаточно.

За столиком сзади возникло оживление.

— Смотри, какой Гибралтар! — шутил длинноволосый парень, глядя на ее спину.

— Гибралтар… — мечтательно вторил его товарищ.

— Ты хоть понял, о чем я говорю?

— Как тут не понять? Гибралтар!

— Вон он!

— Разве там? А-а-а! Что ж ты сразу не сказал! А какие за ним открываются виды…

— Чудо ножки, словно бивни.

— Кривые, что ли?

— Кожа такая же матовая.

— Красавица, иди к нам!..

Она жадно пила воду. Голоса парней смешивались со звуками телевизора: испанские футболисты проиграли аргентинцам два ноль, кока-кола отлично утоляет жажду, пятнадцатилетний Хосе Мартинес выиграл стереосистему, и — вдруг… Что?! Люсия резко повернулась на стуле, вскочила и бросилась к телевизору. Недопитая вода выплеснулась на белый подол, стакан со звоном разлетелся осколками по полу. Из-за стойки выбежал бармен, видимо решив, что подвыпившие парни не ограничились словесными знаками внимания к случайной посетительнице. Но она, сжав выхваченный у толстяка пульт побелевшими пальцами, смотрела на экран телевизора.

— В чем дело? — спросил бармен.

— Какой-то пианист умер, — коверкая испанские слова, ответил толстый скандинав.

Уже убрали портрет в траурной рамке, уже исчезла жизнерадостная в любых обстоятельствах дикторша, и на экране был только он — живой, несравненный. Звучали его испанские импровизации… Звучали, перемежаясь в мыслях Люсии с обрывками только что услышанных фраз: «После долгой, многолетней болезни», «третья операция», «всемирно известный»… Она не ослышалась. Сначала ей показалось, что ослышалась, а теперь… Музыка была прекрасна, так же прекрасна, как тогда, в Тель-Авиве. Тысячи лепестков, голые маковые головки… Языки пламени, словно руки, руки, словно языки пламени… Встряхнуть юбкой, вытанцевать всю боль, всю горечь, весь ужас… Поворот — гордый взгляд — смех соперниц — блеск кинжала в складках юбки…

Люсия уронила пульт и бросилась к выходу. Ей вслед смотрели недоуменные лица.

— А платить? За стакан? — кричал бармен, но она не слышала его, она, ничего не видя, шла по раскаленной улице, натыкаясь на прохожих, хватаясь за углы зданий и водосточные трубы. Ей казалось, что из каждого окна льются эти божественные звуки, разрывающие ее колотящееся сердце в клочья…

Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем, присев на строительные плиты у какого-то окраинного пустыря, она немного успокоилась. Место казалось ей незнакомым и странным, почти неземным. Непонятно, как она сюда попала, как у нее хватило сил забрести в такую глушь.