Процесс Жиля де Рэ - [25]

В принципе, к началу 1440 года игра уже была проиграна. Состояние маршала и моральное доверие к нему иссякли окончательно. Ему разом изменили все. Дьявол смеется над ним. Если бы соблазнительный Прелати его не околдовал, он прогнал бы этого хвастуна, у которого ничего не получалось. Но в ту бедственную пору Жиль не смог бы остаться в одиночестве. Он высоко ценил общество Прелати. Они могли беседовать на латыни, а суждения итальянца всегда были проницательными и тонкими. По всей вероятности, французские приятели Жиля были увальнями, жестокими убийцами, такими, как Сийе; Бриквиль был вульгарным стяжателем; более молодые Анрие и Пуату, возможно, отличались миловидностью: их показания написаны живым языком…, и, самое главное, мы знаем, что Пуату, любовник Жиля, был красив. Но и эти юноши были грубыми крестьянами и логично предположить, что Прелати, который, по-видимому, сам бросился в объятия господина, доставлял ему удовольствие благодаря своей утонченности. Жилю наскучили оргии, и он не мог обойтись без своего чудесного собеседника. Не сумев спасти господина при помощи дьявола, Прелати, мог, по крайней мере, позабавить его и развлечь в то время, когда жизнь Рэ погружалась в кошмар, куда загнала его жажда крови.

Если бы не эти последние надежды, зловещий маршал окончательно превратился бы в жалкую развалину. Он уже давно жил в аду, предаваясь необузданной страсти, — для человека, который отказался от рассудочного существования, она становится эротизмом.

Жиль был вконец сломлен, поэтому в какой-то момент ожесточение и гнев ослепили его. Он продал один из последних оставшихся у него замков в домене Рэ, Сен-Этьен-де-Мерморт, бретонскому казначею Жоффруа Леферрону. Узнав, что сир де Вьейвинь, один из кузенов Рэ, охотно купил бы этот замок, потому что когда-то он принадлежал его семье, Жиль подумал, что Жоффруа Леферрон откажется от сделки и примет его условия. Он ошибся. Мы не знаем, почему Жиль так и не смирился с отказом казначея. Вопреки здравому смыслу он решил силой вернуть себе то, что продал. В Сен-Этьен-де-Мерморте не было вооруженного гарнизона. Казначей просто направил туда своего брата Жана, который был духовным лицом и находился под церковным покровительством.

Жиль де Рэ столкнулся не просто с казначеем Иоанна V, этот высокопоставленный чиновник явно был лишь доверенным лицом, выступавшим от имени самого герцога. Что бы ни руководило его поступками, в настойчивости Жиля, устремившегося с криком, потрясая оружием, к деревенской церкви, где брат казначея отправлял божественную литургию, было нечто безумное.

Под угрозой немедленной смерти — отсечения головы — Жан Леферрон отворил двери замка безумцу, который тотчас же заключил его в кандалы.

Этот неистовый порыв натолкнулся на яростный отпор противников Жиля, спровоцировав вместе с тем герцога Бретонского и епископа Нантского на ответные действия.

Рэ сопротивлялся, он надеялся спастись, используя различные властные возможности. Он перевел своего пленника, Жана Леферрона, из Сен-Этьена, находившегося под юрисдикцией герцога Бретонского, в Тиффож, подвластный лишь королю.

Он пытался вступить в переговоры с Иоанном V. Но четырех месяцев хватило. Хотя Иоанн V и Рэ встретились, и эта встреча оставляла Жилю надежду, приблизительно в то же время герцог добился того, что его брат, коннетабль Карла VII, завладел Тиффожем во Франции и освободил Жана Леферрона, на которого Жиль рассчитывал как на заложника. 15 сентября люди Иоанна V схватили сира де Рэ в Машкуле. После ареста он был препровожден в темницу Нанта вместе с Прелати, Эсташем Бланше, Анрие и Пуату.

Между тем расследование детоубийств уже серьезно продвинулось. С 30 июля его вел епископ Нантский, Жан Мальтруа, канцлер и правая рука Иоанна V.

Абсурдная история в Сен-Этьене запустила механизм правосудия, представители которого еще долго оставались бы безучастными к судьбе маленьких голодных нищих, зарезанных грансеньором.

17. СМЕРТЬ КАК ЗРЕЛИЩЕ

Лишь с недавних пор юридически санкционированная смерть перестала быть спектаклем, призванным развлечь и устрашить толпу. В средневековье любая казнь была еще и зрелищем. Как и трагедия в театре, смерть казненного становилась в те времена напряженным и захватывающим моментом повседневной жизни. Войны и массовые убийства, пышные выезды сеньоров или духовенства, казни покоряли и подчиняли себе толпу так же, как церкви или крепости: именно они были источником нравственных установлений и придавали глубокий смысл всей жизни в целом (но, быть может, вместе с тем поощряли порок и, в конечном счете, обессмысливали мир). Еще до суда, завершившегося смертным приговором, сразу после ареста Жиль де Рэ был отдан на потребу публике; он был ей обещан, подобно лучшему спектаклю на театральной афише.

Десятью годами ранее той же безликой толпе обещали Жанну д'Арк; шум и ярость этой толпы по-прежнему доносятся до нас сквозь столетия…

Среди всех жертв, отданных толпе, Жанна д'Арк и Жиль де Рэ, эти боевые товарищи, были противоположны друг другу, подобно тому, как преступление, которое обнажает отталкивающий лик и слезы преступника, противоположно поруганной невинности! И лишь в одном смысле можно сопоставить две этих казни: переживания грозной и шумной толпы, на глазах которой вспыхнуло тело Жанны; переживания, связанные, вероятно, с таким же смутным рокотом безликой толпы, раздавшимся, когда Жиль в свою очередь был предан пламени. Нам это кажется странным, но трепет, вызванный этими преступлениями (бесчисленные дети, которых зарезал убийца, извергая на них, если верить его показаниям, свое семя) и сопровождаемый слезливым спектаклем, вызвал сочувствие у толпы. Ведь в моменты необычайного народного волнения можно ожидать чего угодно; в тот день толпа собралась с раннего утра, чтобы участвовать в процессии, отправившейся к месту казни, молясь Богу за Жиля и его сообщников, которых вели на смерть. В тот день люди в толпе, проливая слезы, осознавали, что этот грансеньор, который умирал на их глазах, гнуснейший из преступников, похож на каждого из них.